В минувшую субботу отряд чеченской милиции ехал на совместную операцию с ингушскими коллегами по поимке бандитов и попал в засаду на территории Сунженского района Ингушетии. Колонна из четырех УАЗов типа «буханка» была обстреляна из гранатометов и крупнокалиберных пулеметов. Из 25 милиционеров девять погибли, еще десять получили тяжелые ранения и находятся в больнице. Это не единственный, но, пожалуй, самый крупный теракт, предпринятый в отношении чеченской милиции за последнее время. Впрочем, ряд технических нюансов заставляет задуматься о непричастности к нему боевиков, живущих в лесах.Не «лесные братья»

Теракт против чеченских милиционеров [1] не похож по манере исполнения на привычные акции боевиков. Участие в обстреле крупнокалиберного пулемета, по отзывам силовиков, работавших в Чечне, не слишком характерно для мобильных диверсионных групп. «Крупнокалиберный пулемет с 50 патронами весит более 40 кг, обычно его несут не менее трех человек (пулемет, станок и боеприпасы), однако далеко с такой ношей уйти невозможно», – говорит один из бойцов внутренних войск. Очевидно, что либо группа террористов располагалась недалеко от места засады, причем ее пребывание было подкреплено документами, которые не вызвали недоверия у местных стражей порядка, либо боевиков привезли на место проведения засады. Впрочем, перевезти на машине крупнокалиберный пулемет по республике, в которой недавно был взорван президент, можно лишь при наличии удостоверения серьезного силового ведомства. Точнее, группа должна иметь вид целого подразделения силовиков (вряд ли одинокий милиционер сможет убедить своих коллег в том, что крупнокалиберный пулемет — его табельное оружие). Кстати, по некоторым данным, пулемет был не один. Иными словами, засада вряд ли дело рук бойцов, проводящих основное время в лесу, для которых мобильность – основной способ выживания.

Кроме тяжелого вооружения боевики обладали точной информацией о прохождении милицейской колонны. Время и маршрут движения милиционеров патрульно-постовой службы Ачхой-Мартановского РОВД не являлся публичной информацией. С учетом времени, необходимого для доставки крупнокалиберного вооружения и обустройства места засады, можно точно утверждать, что сторонний источник информации был, причем отнюдь не чеченский.

Информация о движении и действиях федеральных силовиков утекает к боевикам частенько. Но в основном это касается сотрудников силовых ведомств, командированных из других регионов, гибель которых по местным законам не повлечет мести со стороны родственников убитых. Если же дело касается местных правоохранителей, все ограничивается акциями в отношении одного-двух сотрудников, а не массовым расстрелом. В субботнем случае с чеченскими милиционерами ситуация обратная.

Силовики Ингушетии не слишком лояльны к коллегам из соседнего региона. Настороженность, а порой и откровенная враждебность ингушей связана с тем, что граница между Чечней и Ингушетией до сих пор не лимитирована. В республике сильна боязнь нового объединения Чечни и Ингушетии в единый субъект федерации, руководство которым после ранения Юнус-Бека Евкурова может достаться амбициозному чеченскому лидеру. Учитывая, что чеченские силовики на территории Ингушетии не связаны родовыми и общественными ограничениями, характерными для самой Чечни, засада и неизбежные потери могут быть демонстрацией (пассивной – передача информации или активной – участие в засаде) нежелания принимать в республике пришлых борцов с террористами.
Бюджетники от террора

Мода именовать боевиков представителями некоего бандподполья, характерная для представителей властей, отнюдь не объясняет природы терактов в Ингушетии. Теоретически подполье предполагает наличие политических и экономических целей, декларируемых публично, достигающихся применением террора. Причем для успешного действия подпольщиков необходим еще один немаловажный фактор – поддержка населения, в противном случае они рискуют быстро оказаться в руках властей.

В Ингушетии таких лозунгов не видно, однако массовой поимки боевиков тоже не наблюдается. Иными словами, речь о массовом движении идейных борцов в Ингушетии не идет. Нынешние боевики скорее представляют собой гипертрофированных бойцов бандитских группировок периода 90−х, обильно снабженных автоматическим оружием.

Основу финансового благосостояния этих бойцов составляют поступления из российского бюджета. Точнее, не столько поступления, сколько кража бюджетных средств чиновниками разного уровня. «Система сложилась при Зязикове. Каждый чиновник, „осваивающий” бюджет, платил дань бандитам», – сказал журналу „Эксперт” (см. №25 за 2009 год, „Удар в нервный узел” [2]) бывший депутат Госдумы от Ингушетии Мухарбек Аушев. – Тем, кто не соглашался платить, поджигали дома и машины». Иными словами, в республике сложилась ситуация, когда на вершине коррупционной пирамиды находятся бандиты, обладающие мощным боевым ресурсом.

По мнению ряда наблюдателей, нынешний всплеск террора может быть связан с секвестром республиканского бюджета. Федеральный центр до начала экономического кризиса предпочитал «умиротворять» кавказские республики массированными финансовыми вливаниями. «Бюджеты регионов сократили на 20% и более. Не исключено, что участившиеся теракты – попытка увеличить приток бюджетных денег под угрозой обострения ситуации», – говорит руководитель центра «СК-Стратегия» Абдулла Истамулов. Впрочем, вряд ли сложившаяся ситуация для Кремля является новостью, однако использовать что-либо, помимо денег, федеральный центр, видимо, не хочет или не может.

Максим Агарков, специальный корреспондент «Эксперт».