Часть вторая

1

На пути к месту работы друзья заехали в Грозный.

Там взяли такси и поехали в родное село Адама. О своем приезде они заранее не сообщили, но, когда подъехали к дому, навстречу вышла старая мать Адама и пригласила всех в дом.

Мать любила Адама больше других своих детей. Многое прощала ему. Растерявшись вначале, она тут же нашлась и обняла Любу, сказав на ломаном русском языке, что очень рада за сына и будет ей родной матерью. Счастье переполняло все существо Адама. Он повернулся и вышел из комнаты. Вышел за ним и Гапур.

«Господи,- думала мать Адама, сидя рядом с Любой, взяв ее руку и поглаживая,- эта русская девушка уехала из родных мест, от отца, матери, от родных и близких. Приехала в далекий край, где никого не знает. Приехала с сыном, Адамом. И теперь сидит вот здесь, рядом со мной, чужой женщиной, прижимаясь как к родной матери, тепло заглядывая в глаза мне, не умеющей толком вымолвить и трех слов на ее родном языке». Она знала - Любой руководит любовь к ее сыну.

В юности своей мать не любила человека, за которого по закону шариата против воли ее отдали замуж. Все же она понимала чувство, которое теперь испытывала к своим детям, особенно к младшему Адаму. Теперь она будет любить их обоих беспредельной материнской любовью.

Она вспомнила свои далекие годы, когда ее, уже взрослую женщину, пытались научить писать буквы, читать. И делала это такая же молодая, белокурая, курносая русская девушка, приехавшая сюда, чтобы научить горянок грамоте. А может быть, это была мать Любы? Смелая, бойкая, добрая и веселая русская девушка. Грамотой мать овладеть не сумела - дети и дом не позволили, а понять, что женщина-горянка - тоже человек, как и мужчина, и что у нее теперь с ним равные права, смогла. И как ей, горской женщине, не полюбить теперь дочь той, что столько труда вложила, чтобы она это поняла? И как ей не полюбить Любу, которую любит ее любимый сын и которая любит его? При этих мыслях она обняла Любу и поцеловала в лоб. Прижавшись к старушке, Люба вспомнила свою мать, которая там, далеко, с тревогой думала о том, как встретили дочь в неизвестном ей краю неизвестные ей люди. «Почему - неизвестные? - подумала Люба.- Такие же люди, как и там, дома. Мать Адама встретила ее как родную дочь, так же, как и Адама как родного сына встречала ее мать. Что может помешать нашему счастью? Разница в обычаях, традициях? Нет! Об этом даже думать не стоит».

А во дворе Адам с Гапуром разговаривали со старшим братом - Якубом, узнавшим, что приехал младший.

- Увидел машину,- волнуясь, говорил он,- сразу догадался, что это вы. А где же остальные друзья? Почему не приехали Хасан, Усман?

- Они уехали домой раньше нас. А с нами Люба,- сказал Гапур,- невеста Адама. Она там, с матерью в комнате.

- Я... я сейчас- Якуб сделал несколько шагов в сторону, затем решительно вошел в дом. За ним - Гапур.

- Здрасти! - бросил Якуб растерянно. Полный, высокого роста, в кавказской папахе, он неуклюже наклонился к Любе.

- Здравствуйте! Люба...- Она протянула Якубу руку. Он было замялся: ингушка не только не подала бы ему руки, но и разговаривать бы с ним в течение нескольких месяцев не стала. Но все же он протянул ей руку, правда, быстро отдернул ее и тут же вышел во двор.

Гапур остался в комнате. Он едва успевал отвечать на вопросы матери Адама. Ее интересовало все о Любе - откуда она, кто родители, есть ли братья и сестры.

- Как она похожа на мою маму,- тихо сказала Люба Гапуру. Старуха поняла и заулыбалась, довольная.

- Все мамы одинаковы, дети мои,- сказала она по-ингушски.

А через открытое окно Гапур слышал обрывки разговора между братьями.

- Я ведь тебе за отца,- сердито говорил брат Адама.

- Был, пока я не вырос,- отвечал Адам в том же тоне.

- А как теперь будем жить?

- Теперь жить будем лучше,- ответил Адам.- Мыс Любой тоже работать будем.

- Боялся, что здесь жены не найдешь? - язвительно-спокойно упрекал Якуб.

- Я же не вмешиваюсь в ваши семейные дела,- ответил тихо Адам.

- Я как старший брат обязан вмешиваться! - повысил голос Якуб.

- Правильно,- пошутил Гапур, быстро подходя к ним.- Он еще не разбирается. А когда свадьбу справите брату?

- Если бы она приняла мусульманство,- вздохнул Якуб.- Но аллаху виднее...

- Ты не дослушал моего вопроса,- сказал Гапур, беря его за руку.

- А что слушать? - решительно сказал Якуб.- В следующий выходной будет свадьба. Скажу об этом всей родне в Чечено-Ингушетии. Есть у меня хороший бык, будто специально для этого покупал. Зарежу его. Еще баранов куплю. Все сделаю не хуже людей. Я не беднее других.

- Послушай моего совета,- взял его снова за руку Гапур.- Зачем такой размах?..

- Слушай, не слушай,- махнул рукой Якуб,- но зачесть своей семьи я отвечаю. Другой не поможет. Брат есть брат.

- Поверь мне, что и я готов стоять за честь Адама, как за свою собственную,- сказал Гапур.

- Знаю,- оправдывался Якуб,- вы с детства большие друзья. Но я старше вас, и жизнь я знаю больше вас. Вы должны меня послушаться. Я вам плохого не пожелаю.

- Да,- ответил Гапур.- Ты прожил больше нас, но это не значит, что жизнь знаешь лучше. Мы ведь уже учителя. И ты должен теперь считаться с нашим ответом.

- Не обижайся,- смягчился Якуб,- как нужно, таки сделаем.

- Так вот,- не сдавался Гапур,- пригласить трид-цать-сорок человек: друзей, близких родственников, учителей школы, где будут работать Адам и Люба. Приготовить угощение. Что можно - купить в магазине, часть -сами настряпают. Барашка зарезать, кур, купить вина сухого, шампанского. В одной комнате будут те, кто постарше, в другой - кто помоложе.

- Зачем? - удивленно посмотрел на него Якуб.- Ты уже перепутал все на свете. В одной комнате будут мужчины, а в другой женщины.

- Нет,- ответил Гапур решительно,- я сказал правильно.

- А невеста? - спросил Якуб со злой усмешкой.

- Невеста будет сидеть среди своих ровесниц,- ответил Гапур.

- И Адам будет сидеть рядом с ней?

- Конечно,- улыбнулся Гапур.- Ведь он же на ней и женился потому, что уже не мог жить врозь.

- И целоваться будете заставлять? - ехидно спросил тот.

- Нет,- засмеялся Гапур.- Это не обязательно. Это уже их дело. .

- Хорошо,- сказал Якуб.- Только когда бы это лучше сделать? И чтобы люди потом не упрекали?

- В это же воскресенье сделаем,- ответил Гапур,- и люди будут довольны, не волнуйся.

- Только ты не уедешь,- улыбнулся Якуб,- пока все это не кончится. Я тебя не отпущу.

- Я дал слово Адаму,- сказал Гапур,- что не уеду до тех пор, пока не состоится свадьба. Съезжу сегодня, а завтра или послезавтра вернусь, чтобы помочь в подготовке. Я ведь год целый не видал отца и мать.

- Хорошо,- согласился Якуб,- только ты скажи Адаму и ей растолкуй, чтобы они не отказывались брак узаконить по шариату.

- За это,- сказал Гапур улыбаясь,- я не ручаюсь. Думаю, что Адам на это не пойдет. Так ведь и Люба скажет, что надо регистрировать брак по-церковному.

- Я знаю,- уговаривал Якуб,- что Адам не верит...Но ты все же попроси его сделать мне уступку -чтобы люди не упрекали меня потом. Это так просто. Лишь повторить за муллой несколько слов, и все. И ей так же. Два-три слова выучить. Тяжело это, что ли?

- Он учитель,- посерьезнел Гапур,- она тоже. Ни у муллы, ни у попа они оформлять свой брак не станут, кто бы их об этом ни просил. Их брак оформлен по законам Советской власти - в загсе. И этого вполне достаточно.

- Я сам все сделаю. Скажу, что все сделано по шариату. Кто будет проверять?

- Нет,- возразил Гапур,- не позорь брата, если он тебе дорог! Не должен он так поступать. Если ты наговоришь людям о том, что он не делал, ему в селе никто не будет верить. А ведь он должен воспитывать ваших детей.

Через день после свадьбы Гапур, Адам и Люба поехали в районо за назначением. Заведующий районным отделом народного образования Абаев встретил их радушно.

- Нашей школе,- обратился он к Адаму,- нужен директор. Мы думаем, что вы подходите на эту должность.

- Так ведь есть директор,- сказал Адам.

- Он уезжает в аспирантуру. Давайте, я согласую с райкомом вашу кандидатуру, а завтра вы примете школу.

Он поднял трубку и попросил соединить его с секретарем райкома.

- Одну минуту! - Адам встал и подошел к столу.- Не звоните. Я директором школы не пойду. Если в той школе нет места историка, то переведите, пожалуйста, в любую другую.

- Да вы что?! - удивился Абаев, кладя телефонную трубку.- Супруге вашей, Любови Ивановне, там есть тоже полная ставка. Все получается прекрасно. А вы, друг мой,- обратился он к Гапуру,- готовьтесь принимать первую школу. Там директор школы просит об освобождении, говорит, что устал - возраст сказывается. Хочет поработать рядовым учителем.

- Рано мне еще директором,- возразил и Гапур.

- Не понимаю,- пожал плечами Абаев,- это большое доверие для вас. Да и зарплата больше. А что касается преподавания, так вы возьмете часы и будете вести свой любимый предмет.

- Это даже слишком большое доверие,- ответил Гапур.- Но директор школы, как вы знаете, это учитель учителей. А у нас за плечами что? Нам с Адамом надо еще лет пять-шесть поработать под руководством опытного директора, прежде чем браться за такую ответственную работу.

- Да-а...- Заведующий районо растерянно постукивал пальцами по столу.

- Если хотите сделать нам добро,- добавил Гапур,- пошлите нас в школу, где опытные директора и завучи.

- Да-а...- протянул Абаев.- Ну что же, желаю вам больших успехов. А мне вот... сами видите, опять думать приходится.- И он развел руками.

Абаев издал приказ о зачислении всех троих учителями.

Скоро Гапур и Адам узнали, что Хасан сразу пошел директором школы. Усман месяца два нигде не работал. Потом его вдруг выбрали депутатом райсовета и заместителем председателя райисполкома.

Так все они стали работать в одном районе.

Накануне учебного года секретарь райкома партии Алиев собрал в зале заседания райкома вновь прибывших учителей и долго рассказывал им о том, что из себя представляет район, каковы особенности обычаев и традиций местного населения. А о задачах учителей он ничего не говорил, потому что об этом подробно было сказано на недавно состоявшемся августовском совещании всех педагогов района. С новичками он решил поговорить отдельно и более подробно. Пригласил их в автобус, чтобы показать наиболее интересные места района, его новостройки, некоторые села, где происходили исторические события. Все восхищало молодых: зелень садов, благоустроенные дороги, красоты пейзажа.

- По правде говоря,- призналась Люба,- я думала, что здесь другая жизнь: безмолвно ходят старики, старухи в старинных одеждах, молятся да молодежь предостерегают от искушений земных радостей.

- И никто не работает,- весело прибавил Гапур.

- Да ты не посмеивайся, такую мрачную картину Хасан ей рисовал,- обиделся за жену Адам.- Он каждый удобный момент ловил, чтобы внушить Любе страх. Лишь бы она сюда не ехала! Не только меня агитировал, чтобы мы не поженились, а и на нее пытался повлиять...Ты же знаешь, что он вообще против смешанных браков...

- ...И за националистическую чистоту,- хмуро подхватил Гапур.- А вот Люба - молодец! Все же поехала с тобой. Люба, попробуй-ка определить, кто здесь какой национальности? - сказал Гапур, указывая на группу людей на полевом стане.

- Разве только по одежде,- сказала Люба.

- И тут ошибаешься - в кавказскую одежду часто одеваются не только ингуши, но и другие. Район-то, как говорил секретарь райкома, многонациональный. И -передовой. В художественной самодеятельности всегда занимает первое место. На смотрах у нас каждая национальность свое искусство показывает.

- Значит,- улыбнулась Люба,- не вышло по Хасану? В последнее время не упускал момента, чтобы внушить мне страх перед этим краем. Я, правда, Адаму не все рассказывала, боялась, как бы скандала но было. И в жаркие дни женщины должны ходить в платках, закутывая лицо, скрывая его от мужчин - пугал Хасан. Не только танцевать, петь, даже в кино нельзя будет ходить; и с мужем нельзя показываться людям на глаза, даже дома в присутствии его родственников нельзя разговаривать с ним. Он это говорил не только мне, но и другим девушкам.

- И не стыдно,- вздохнул Гапур.- Да расскажи ты об этом здешней молодежи, его же побьют за такую клевету...

Усман частенько приглашал Хасана прокатиться на новенькой «Волге», подаренной ему старшим братом в честь окончания института.

- А Гапур, говорят, отказался от должности директора. Метил-то в замы, хотел опередить тебя,- сказал как-то приятелю Хасан.

- Тут не напрашиваются,- ответил Усман.- Его сюда не назначат, не будь даже меня. Тут подбирают по многим соображениям. Надо прежде всего, чтобы в районе знали о тебе, о твоем доме, о родне. А кто, например, Гапура знает? Что у него за родня, которая живет где-то в другом районе?

Усман с самодовольной улыбкой сидел за рулем. Машина плавно катилась по асфальту.

- А он наверняка мечтает подняться высоко,- сказал Хасан.- Думаю, что не выйдет. Во всяком случае мы этого не допустим.

Стремительно летели беспокойные учительские дни... Это не то, что на практике, когда был студентом. Сейчас сколько ни сделаешь, работы не убавляется. Наоборот: из одного дела вырастает другое.

- Пожалуйста,- как-то обратился директор школы к Гапуру,- зайдите ко мне после занятий.

Когда Гапур зашел к нему, он был один. Директор сел на диван и указал ему место рядом с собой.

- Смотрю я на вас - вспоминаю себя, свою молодость. Все рвался куда-то. Все боялся, что не успею нужную ступеньку перешагнуть... За свои годы я привык определять будущего учителя по его сегодняшней походке. После посещения вашего урока подумал, что будущее у вас сложится хорошо - педагог вы талантливый.

- Спасибо за будущее,- ответил Гапур.

- Я сказал это не авансом,- улыбнулся Тагир Ахметович.- А начальником вы стать не опоздаете.

- О чем вы? - Гапур покраснел.

- Вот, прочитайте.- Директор подал Гапуру лист бумаги.

То было анонимное письмо. В нем сообщалось, что Гапур стремится занять руководящий пост в школе, а петом и повыше, использует всякие пути для этого, вплоть до наговора на директора школы.

Директор закурил и посмотрел на Гапура.

- Я хорошо вас понимаю,- заговорил Гапур, вставая.- Время, как говорят, лучший судья. Грязный человек это написал.

Директор школы внимательно следил за выражением лица Гапура. С каждой минутой он все больше чувствовал симпатию к этому молодому человеку. Нет, слишком он искренен, этот парень, чтобы интриговать и обманывать.

- Оставим это на совести того, кто писал,- сказал он, разрывая на мелкие кусочки анонимное письмо.- А вот уроки истории вы проводите интересно...

В дни зимних каникул Гапура пригласили на районный семинар по проблемам атеистического воспитания учащихся на уроках истории и литературы. Сначала выступали опытные учителя, затем слово предоставили и ему.

Когда дней десять назад ему поручили подготовиться к выступлению, у него возникло какое-то неведомое до тех пор чувство самоуверенности. А тут вдруг смятение охватило - растерялся.

Гапур откашлялся.

- Курс истории в средней школе,- начал необычно громко,- дает большие возможности для атеистического воспитания учащихся.

Сказал и сразу понял: слова пустые, ничего не значат. Чья-то улыбка в зале показалась насмешливой. Тогда, справляясь с волнением, он открыто посмотрел в зал - и встретил подбадривающие, доброжелательные взгляды. А повернувшись влево, где был президиум, увидел директора школы Асиева. Тагир Ахметович одобрительно кивнул ему. Это успокоило Гапура. Он заговорил свободно и как-то сразу поверил: то, что волнует его, интересно другим.

Несколько вопросов были .заданы письменно. Перебирая записки, Гапур обратил внимание на знакомый почерк в одной из них. Автор ее подписался неразборчиво. «Так это же Хасан!» - мелькнула мысль.

«Нужно ли на уроках истории подчеркивать только эксплуататорскую роль религии в развитии общества?»

Гапур зачитал записку и ответил:

- Речь идет прежде всего о тех служителях и истолкователях религии, чей фанатизм приводил к страданиям

и жертвам целые народы. Не такие ли деятели объективно оказывались и наибольшими осквернителями тех культов, которым призваны были служить?

- Мне понравилось выступление молодого историка,- сказал секретарь райкома после семинара.- С такими можно работать.

2

- А, это ты, Гапур? - встретил его у калитки дома хозяин квартиры, невысокого роста, худощавый, очень живой не по годам старик. Он был явно не в духе.- Черт знает что! - кивнул он куда-то в сторону.

Гапур знал нрав старого партизана. Бесполезно было его расспрашивать, пока не успокоится и не начнет рассказывать сам. Поэтому, пропустив старика вперед, он, не задавая вопросов, вошел за ним в дом.

Это отец посоветовал ему поселиться у Сулеймана. Они, оказывается, знали друг друга еще с гражданской войны. Сулейман командовал красной сотней, в которой служил отец Гапура. В период же коллективизации Сулейман был организатором одного из колхозов, вел борьбу с кулачеством. А в Отечественную войну возглавлял бригаду по строительству оборонительных сооружений. И сейчас, находясь на пенсии, старый коммунист продолжал вести общественную работу. О смелости и честности Сулеймана Гапур был наслышан от отца, который мог часами рассказывать о своем друге.

- Будешь советоваться с Сулейманом,- говорил он,- не оступишься. Человек опытный. Многому у него можно научиться...

Навстречу старику вышла жена его Хани, полная, маленькая старушка в темном платке на седых волосах.

- Что? Опять с кем-нибудь поругался? Не ходил бы ты туда и не лез бы не в свои дела,- говорила она сердито, а глаза ее при этом светились улыбкой.

- Чье же это дело? - проворчал он в ответ.- Не допущу, чтобы плевали в нашу душу. Прохвост! - с досадой стукнул он палкой по полу и сел на убранную кровать.

Отпив немного кислого молока, поданного старухой, он придвинул к себе подушку, облокотился. Гапур присел на низкой скамеечке. Они помолчали, пока не заговорил Сулейман.

- Была бы у меня твоя грамота, показал бы я им, чего они стоят. В свое время я спуску таким не давал. Шкуру спустил бы с негодяев.

- С кого это? - испуганно спросила жена.

- Не твоего женского ума дело,- оборвал он ее.- Я сам точно знаю, что он в войне против фашистов на мне только не помогал, а в лесу скрывался да в тюрьме несколько лет отсидел. А сейчас пенсию назначили. Так это же перевертыш! - Сулейман прилег, закрыв лицо потертой папахой из черной мерлушки.

- Какому же это перевертышу пенсию дали? Куда же начальство смотрит? - снова вмешалась жена.

- Этому проходимцу Мухти. Бездельнику, который ничего полезного для народа не сделал. Людей до сих пор обманывает. Твой отец его должен знать,- обратился он к Гапуру.- В последние годы, говорят, жил с ним водном селе.

- И я его знаю,- крайне удивился Гапур.- Он был руководителем секты мюридов в том селе, где мы жили. Так он и сам рассказывал, что отбывал несколько лет в Сибири за антисоветскую агитацию. Оказывается, он еще и бывший антисоветчик.

- Ну вот,- еще больше вскипел старик,- и такому назначили пенсию! Сегодня прихожу получать свою, а он там - пришел тоже за пенсией. Я оттуда в исполком. Хочу знать, в чем дело, кто это беззаконие совершил. Председателя не было, стучусь к заму, что из Грозно госюда недавно прислан. Молодой такой и с образованием. Целый час доказывал ему, что незаконно назначена пенсия этому Мухти. А он все толкует о каких-то людях, вроде бы кто-то дал справку, что он красный партизан, был сельским активистом, в войне против гитлеровцев участвовал. Будто какие-то бумажки у него есть, что работал в совхозе. И вот этот молодой человек и слушать меня не хочет, потому что у Мухти все бумаги в порядке. Тогда я зашел к своему старому товарищу, который хорошо знает этого злостного тунеядца. А они говорит: «Какое тебе дело до него? Что, он из твоего, что ли, кармана получает эти деньги? И тебе советую не вмешиваться в это дело».- «Почему?» - спрашиваю. Он молчит, как в рот воды набрал. Бегу к другому, рассказываю ему все это. А тот тоже пожимает плечами, молчит и только улыбается. «Чего же ты молчишь, ведь ты-то хорошо знаешь этого пса?» Отвечает: «Его-то я знаю хорошо, но ты не знаешь другого».- «А чего я не знаю?» -»За этого самого заместителя засватана внучка Мухти.

И еще там, в Грозном, какой-то друг Мухти стал работать на важной работе. Мухти долго жил с ним в одном селе. Теперь, брат, у него поддержка большая. Нам лучше молчать и ни во что не вмешиваться».

- Господи, зачем тебе все это? - завозилась у печки старуха.- Сиди себе и отдыхай.

- До самого верха дойду,- горячился старик,- но так это дело не оставлю.

- Ну а что же сосед, который знает всю подноготную этого Мухти? - поинтересовалась Хани.

- Он возмущался крепко, но боится, как бы худа не вышло для его сыновей, что устроены на каких-то постах.- Старик зло усмехнулся и добавил: - Зачем же такая несправделивость! На такие посты надо честных людей назначать.

- Так нет же,- поддержала старуха,- находят каких-то...

Это уже она говорила, чтобы подладиться под настроение мужа. Но, видно, не угодила старику.

- Делай свое дело,- сказал тот сердито.- Надо честных, умных людей назначать на такие места, а не тех, чьи родители и родственники влиятельнее и у кого друзья сильные.

- Получается, ваши товарищи дали ложные показания? - спросил озадаченный Гапур.

- Мои товарищи,- пристально посмотрел старик на Гапура,- честные. Сами они ни за что не стали бы получать незаслуженной пенсии, но Мухти им приходится каким-то родственником, и они боятся, как бы чего не вышло, если не выполнят просьбы родственника.

Старик задумался. Установилась тишина. Лишь треск дров в печи да шипение чайника нарушали ее.

- В наше время,- упавшим голосом продолжал старик,- это называлось круговой порукой. Она губила многих порядочных людей.

Он вновь замолчал, присел к печке и помешал горящие поленья.

- Давайте к столу,- прервала молчание старуха, собрав небогатый ужин.- Гапур, наверное, голоден.

За ужином Сулейман снова вернулся к прерванному разговору:

- Кучка подлецов, а их скрывали этой круговой порукой из-за разных родственных связей многие наивные люди. А некоторые боялись мести,- вздохнул он, наливая горячий чай из стакана в блюдце.- Но ничего, я уже переговорил со своими верными друзьями. Мы так это дело не оставим.

3

Гапур перед сном вышел на улицу. Стояла тихая осенняя ночь. Небо казалось совсем близким. Звезды будто все высыпали слушать эту земную тишину. Сколько их, больших и малых, ярких и совсем тусклых, и таких далеких, что даже свет от них еле доходит до земли. Вдруг одна яркая звезда сорвалась с неба, словно какая-то сила ее толкнула, полетела вниз и тут же растаяла во мгле. В детстве он слышал, как девушки спешили задумать желание, пока не угасла падающая звезда. Обычно говорили: ножницы, наперсток и игла. Это значит - хотели быть искусными портнихами. Вот сорвалась еще одна звезда, еще...

«Что же мне загадать?» - подумал Гапур, то ли оттого, что всплыли в памяти эти приметы, то ли оттого, что вспомнил свою сестру, которая в такие ночи очень жалела, что нет магических слов для мужчин, и сама придумала их. «Меч, винтовка, лошадь и седло»,- говорила она, мечтая видеть брата джигитом.

«Вот что желала мне моя сестра,- думал Гапур.- Звезды падают и падают сколько уже лет. Ни сестра не стала портнихой, ни я не стал джигитом».

«Нет, Гапур, мы не выдохлись. Есть еще порох в пороховницах»,- все слышался ему решительный голос старика.

«Вы, Сулейман, тоже не беспокойтесь, будто мы, ваши наследники, все такие, как Усман и Хасан»,- мысленно отвечал ему Гапур. Долго ходил он по двору. Долго не мог заснуть потом. Ощущение вины перед стариком Сулейманом, перед директором Асиевым за то, что в его поколений есть такие, как Усман, как Хасан, не давало покоя. Ему вспомнились его стычки с Хасаном в институте, вспомнилась история, в которой Усман сыграл подленькую роль: обманул сокурсницу, сделав вид, что собирается жениться на ней. Девушка поверила и очень переживала, когда Усман ее бросил. Последний же и мысли не допускал, что его женой может быть не ингушка, а русская девушка.

Сердце его заколотилось с такой силой, что пересохло в горле. Ему представился курган на краю села, куда он часто приходил со своими учениками и вел с ребятами беседы о том, какие здесь шли бои, кто и за что сражался. Каждый раз одна и та же картина рисовалась в его воображении: там, под землей, в обнимку лежат ингуши - те, кто восстал, чтобы не пропустить черные банды Деникина на Владикавказ, русские - те, что учились в пехотном училище и пришли на помощь долаковцам, чеченцы... И - многие другие. А теперь вот представилось ему, что на кургане стоит Хасан и злобно делит наш народ на «своих» и «чужих».

Рассказать ли об этом школьникам в следующей беседе, спросить, что думают они о таком делении народа? Но пришло ли время для такого вопроса? В детях пока никак не проявлялась национальная рознь. Может быть, их минует такая беда?

А теперь вот Усман раздает народное добро тем, кто этого не заслуживает, сам не успев еще внести ничего полезного в общенародную чашу. И делает это не по неопытности, а из расчета, с пользой для себя. Что же, и по этому поводу задавать вопрос ученикам: хорошо ли так поступать? А потом объяснять им: дети, это плохо!

Нет, в данном случае мало указывать пальцем на зло, мало говорить: не делайте так, дети! В данном случае со злом надо бороться. И конечно - самому.

Приняв решение, Гапур встал, зажег лампу, взял книгу, долго читал и лишь под утро уснул.

После уроков пошел в райисполком, к Усману.

На вопрос, у себя ли заместитель председателя, секретарь, не поднимая головы, ответила:

- Товарищ Кулацков у себя. Но они заняты.

- А что у него, совещание?

- Совещаний нет, но они заняты. А вы им звонили по телефону? Они вам разрешили прийти? У нас теперь такой порядок.

Гапур решительно шагнул к двери, на которой висела массивная табличка с фамилией и инициалами Усмана.

В кабинете стоял застарелый запах табачного дыма. Стол был завален разными бумагами. На приветствие Гапура Усман ответил не сразу, не сразу посмотрел в его сторону; сидел он, деловито подперев левой рукой голову, похожую на редьку с жиденькой засохшей ботвой на макушке. Длинный костистый, розовый на кончике нос двумя струями выпускал дым.

- А-а-а,- протянул он, покровительственно поглядев на Гапура,- какими судьбами, с какими вопросами пожаловал, мой друг?

- Дела заставили идти к тебе,- ответил Гапур, в упор глядя на Усмана.- Старые коммунисты, красные партизаны возмущаются, что ты помог своему будущему тестю Мухти незаконно получить персональную пенсию. Ведь они знают, что он никакой не партизан, а бывший кулак. Всю свою жизнь не занимался общественно-полезным трудом, а занимался религиозным обманом простодушных людей.

- Мало что говорят! - вскочил Усман.- Надо еще доказать. Один только твой хозяин об этом говорит. А у Мухти есть свидетельства трех-четырех лиц, которые подтверждают, что он действительно был партизаном. Нам этого достаточно, чтобы назначить ему пенсию. Вернее, назначаем не мы, а там, в Грозном. А мы только представляем туда.

- Так вы же обманули, подтасовали ложные бумаги.

- Что тебе надо? - разозлился Усман. И его длинный красный нос побелел на кончике. Он встал перед Гапуром и, зло прищурив глаза, посмотрел на него.

- Как, что мне надо? - еще больше возмутился Гапур.- У тебя всегда расчет: «Что мне от этого и что тебе от этого?» Ведь мы с тобой педагоги, да еще и комсомольцы.

- Во-первых,- ответил Усман, важно усаживаясь в кресло,- я уже не педагог, а заместитель председателя райисполкома. А ты еще учитель и, наверное, останешься им до конца своих дней. Во-вторых, я уже кандидат в партию, а ты еще комсомолец. А будешь ли ты в партии, еще не известно.

Гапур его не перебивал, как всегда это делал в школьные и студенческие годы, умея оставить последнее слово за собой, несколькими фразами опровергнув все то, что наговорит в своей заносчивости Усман. Но сейчас, как показалось Гапуру, разница в положениях окрылила Усмана.

- И в-третьих,- облокотился Усман и вытянул ноги под столом,- не вмешивайся не в свои дела и это же посоветуй своему хромому хозяину, как его там зовут, Сулейману, который думает, что он - столп Советской власти. Ты ему скажи, чтобы он поменьше болтал о таких настоящих мужчинах, как Мухти.

- Да,- посмотрел Гапур ему в глаза,- тебя просто так не уймешь. Высоко занесся.- С этими словами он вышел из кабинета и направился к секретарю райкома, который присутствовал на недавнем семинаре.

По пути он думал: как будет выглядеть его первый приход в райком? Вместо дельных предложений он идет туда с жалобой. «А может, это все же не просто жалоба,- стучала мысль,- а предложение немедленно исправить ошибку, сознательно допущенную должностным лицом, который смеет еще называть себя кандидатом в члены партии...» - Эта мысль ободряла.

Сулейман торжествовал: справедливость была восстановлена - Мухти лишили незаконно назначенной пенсии. Гапур еще раз убедился в том, что темные делишки дельцов нужно осветить, и тогда люди увидят, осудят их. Справедливость обязательно восторжествует!

Райком проводил семинар лекторов-атеистов.

Выступали учителя и сельские активисты. С небольшим докладом в котором шла речь о том, что в районе под видом религиозных верований распространяются всякие социально вредные предрассудки, выступил Гапур. Он давно уже готовил эту тему, собрал много местного материала.

Во время доклада руководитель семинара смотрел не на него, а куда-то в сторону и вроде бы одобрительно кивал головой, тихо стуча тупым концом карандаша о крышку столика. Но когда Гапур отложил написанный текст и стал говорить без бумажки, он повернулся к нему с явным интересом. Голос Гапура, звучавший глухо, монотонно, теперь окреп, стал живым и непринужденным.

Слушали его внимательно. Чувствовалось, что большинству прямой, откровенный разговор нравился. Лишь где-то в середине небольшого зала изредка слышался чей-то ворчливый шепот: кто-то недоволен был то ли его докладом, то ли примерами, которые он приводил.

- Если мы хотим по-настоящему вести научно-атеистическую работу среди населения,- Гапур внимательно посмотрел в зал,- то должны разобраться и в самих себе: подготовлен ли каждый из нас к такой работе? Не сделаю открытия, если скажу, что, к сожалению, не совсем еще четко понимают свою роль учителя. Некоторые из них сами еще находятся под влиянием феодальных пережитков. Многим, наверное, это и выгодно, прикрываться религиозными масками.

- Кто? Назови конкретно! - выкрикнули из зала.

- Пожалуйста. Вот вы,- обратился он к пожилому учителю,- на днях выдали свою дочь замуж, следуя такой вредной традиции. Какой выкуп взяли вы с родителей жениха? Кстати, замечу, по исламу как раз не положено брать выкуп.

- Я не просил их,- вспылил учитель, нервно поводя лысой, чисто выбритой головой,- мне их дали, навязали... дали не мне,- стал он заикаться,- женщинам. Это их дело... Я... мы купили невесте приданое...

- Сколько же все-таки? - спросил руководитель семинара.

- Ну... я не знаю,- мялся тот, краснея под взглядами соседей,- это женщины взяли...

- Вот это и есть,- сказал Гапур, чуть повысив голос,- одна из форм проявления вредного пережитка прошлого - калым.

Была уже полночь, когда закончился семинар. Шел мелкий холодный осенний дождь. Гапур не спешил, мысленно анализируя все, о чем говорили на семинаре. «Сегодня обижаются те, кого критикуют за уживчивость с пережитками прошлого, потом они поймут и спасибо скажут,»- рассуждал он.

Гапур уже привык к этому селу. Недалеко отсюда, всего лишь в тридцати километрах, в другом, правда, районе, находится его родное село, где живут мать, отец, брат и сестры, которые уже имеют свои семьи, своих детей. Родители звали Гапура работать в своей школе, где в суровые военные годы он закончил два класса, где проходило его безмятежное детство, оборванное войной. Но там место историка было занято другим молодым учителем. И этот учитель там так же, как Гапур здесь, учит детей, а среди них и его, Гапура, родные племянники.

Он свернул с широкой центральной улицы в переулочек. Здесь и находился дом уже успевшего подружиться с ним старого друга отца - Сулеймана. Из-за толстого тополя около самой дороги навстречу вышли двое.

- Эй, учитель, значит, ты учить нас приехал? Тебе в твоем районе нет земли для могилы? - услышал он голос, и в свете тусклой лампочки блеснул нож.

Гапур отскочил в сторону, а потом сильным ударом сбил с ног одного из них. Второй кинулся прочь.

Хотя нападение было неожиданным, Гапур не сказал Сулейману о случившемся. Не хотелось огорчать его. Ведь по обычаям, обида гостя - позор для хозяина. Но в разговоре за поздним чаем был рассеян. В голове все время всплывали слова: «и вот ночью, когда Камиль шел домой с беседы...»

Сулейман, заметив, что квартирант чем-то озабочен, очень скоро пожелал ему спокойной ночи, даже и не подозревая, что именно спокойствия-то и не сулила эта ночь молодому человеку.

Оставшись один в своей комнате, Гапур отыскал в студенческих записках такую страницу: «В селении Дар-гай кулаком Бейхахметом Шаиповым убит комсомолец, учитель латинской графики Камиль Матаев.

Камиль, как активный общественник, давно стал ненавистен даргаевским кулакам. Он вел работу среди комсомольцев и беспартийной молодежи, проводил с ними беседы и занятия.

Кулаки пытались отвлечь молодежь и бедняков от Камиля, но это им не удалось, так как авторитет его уже утвердился. Тогда кулаки решили его убить.

И вот ночью, когда Камиль шел домой с беседы, кулак Шаипов ударом дубины по голове убил его...»

Газета «Грозненский рабочий» сообщила об этом в марте 1928 года.

А ведь лишь тридцать лет прошло с той поры. Убийцы Камиля, наверное, нет на свете. Но вот, оказывается, живут еще среди нас те, кто тогда сотрясался от злобы и в ком она не выкипела до сих пор.

Гапур невесело усмехнулся, припомнив, как по-мальчишечьи огорчался когда-то, что в профессии учителя нет романтики, риска. Вот, пожалуйста,- как в кино! Нет только погони со стрельбой.

К рассвету мысли стали спокойнее, а утром решил: ночное происшествие - не более чем случай. Их совсем немного - злобствующих любителей темных дел. Потому и прячутся от света, что их мало. Но все же исподтишка натворить беды они могут.

Надо быть начеку.

5

Ранним утром к дому родственников Абайдуллы подъехали на арбе двое - Мухти и еще один мужчина. Они должны были стать посредниками между родственниками Абайдуллы, вернувшегося из Зандара в родное село и работавшего здесь механизатором, и близкими Абаса и турка Баадула, которых Абайдулла, после памятного зикра, уличил в спекуляции, и те пять лет отбывали наказание. Абас вернулся, но турк умер в заключении. Ревнители старины решили это так не оставить - смерть Баадула взывала к мести.

После приветствия гостей пригласили в комнату. Отзвучали традиционные вопросы о здоровье.

- Мы долго не задержимся. Поэтому нет смысла готовить еду,- предупредили приехавшие.

- Как я могу отпустить дорогих гостей, в первый раз посетивших мой дом, не угостив их тем, чем богат по воле аллаха? - обеспокоился хозяин, худой, со смуглым лицом, изрезанным глубокими морщинами.- Сейчас быстро все приготовим,- уговаривал он, почтительно глядя на Мухти.

- Нас прислал к вам,- с расстановкой начал Мухти, ударяя длинным посохом, украшенным золотистыми насечками, о деревянный пол,- ближайший родственник Баадула. В эту минуту он сидит у меня дома и ждет нас.

Другой посланец кивал головой и не то чертил палкой по полу какие-то знаки, не то гонял соринку туда и обратно.

Мухти для важности кашлянул, высморкался, достав из кармана большой батистовый платок. В комнате распространился запах дорогих духов. Затем он уселся поудобнее, положив нога на ногу, сдвинув назад висевшую над мохнатыми бровями папаху из каракуля сине-голубого цвета и продолжал:

- Он получил известие о том, что его ближайший родственник, тот самый божий раб, арестованный по доносу твоего близкого родственника Абайдуллы, умер.

Сказав это, Мухти посмотрел на хозяина. Тот опустил голову, подперев ее обеими руками.

В коридорчике затопало несколько пар ног: кто-то из любопытных, вероятно, подслушивающий у чуть приоткрытой двери, быстро удалился.

И хозяин дома, словно обжегшись горячим бульоном из жирной баранины, вздрогнул, выпрямился.

- Мухти,- сказал он,- Абайдулла мне не родной брат и даже не двоюродный. В те годы, будучи там, в Зандаре,- указал он назад, через плечо,- со мной не жил. Я, как всем известно, жил совсем в другом районе. А сейчас судьбе было угодно свести нас в этом селе. Я приютил его у себя... Просто от людей неудобно. Фамилия-то одна. На днях мы решили избавиться от него - женить его и куда-нибудь отправить от себя. Может, совхоз какую конуру выделил бы. Передай родственнику Баадула,- продолжал хозяин,- что я здесь не причастен. Без меня все это произошло и без меня должно завершиться. Абайдулла там, в тракторной бригаде. И пусть говорит он с ним о своих делах.

Мухти ехидно улыбнулся:

- Абайдулла - слишком маленькая плата за такого человека, как всем известный турк. Тот, кто нас послал к тебе, заявляет, что он не посчитает себя отомстившим, если убьет только Абайдуллу.

- Он на сына твоего имеет виды! - выпалил другой посланец.

- На сына?! - подскочил хозяин.- В таком случае скажи ему, чтобы он готовил свое оружие. Я его не боюсь. И больше у меня с ним нет никаких дел. И знать я его не хочу.

Мухти, вновь распространив по комнате острый запах духов, достал из кармана белый платок. Он потер им шею под воротником гимнастерки из дорогой коричневой шерсти и затем сунул в карман широких галифе. Взяв в правую руку серебряный конец кавказского ремня, которым был подпоясан, покрутив его, с важностью сказал хозяину:

- Не горячись. Быстро текущий ручеек, говорили наши предки, до моря не доходит. Ты подумай хорошо. А мыс ним посоветуемся и узнаем, за какую сумму он готов простить вам кровь Баадула.

- Ни одной копейки не получите,- послышался голос из коридора, и в комнату, ко всеобщему удивлению, вошел сам Абайдулла. Он вернулся из ночной смены и слышал почти весь их разговор.

- Я был бы рад,- продолжал он,- если бы и Абас не вернулся. Еще больше я бы радовался, если бы умер и ты, Мухти. Ты всю жизнь был обманщиком. Скоро я и тебя пошлю туда, куда послал Баадула и Абаса. Дай бог, чтобы и ты там остался.

Все оцепенели. Абайдулла взглянул на хозяина.

- Я тебе не родственник? Тогда зачем же получил на меня тридцать тысяч ссуды и построил себе вот эти хоромы? Значит, ты хочешь, чтобы меня убили! -Голос его сорвался. Он накинул на плечи старую телогрейку и вышел, хлопнув дверью. Никто его не остановил. В окно было видно, как он вышел из высоких деревянных ворот, украшенных петухами и полумесяцем.

- Да-да...- сказал Мухти хозяину.- Вижу: ты не виноват здесь совсем. Абайдулла и впрямь чужой тебе человек. Сейчас я это понял.

Отказавшись от обеда, гости поехали домой.

- Это гяур,- хмуро говорил Мухти через полчаса у себя дома с тем, кто посылал его и теперь с нетерпением ждал результата, рассчитывая сорвать большой куш на этом деле. Он с раздражением смотрел на Мухти, недовольный результатами переговоров.

- Эх, Баадул, Баадул, кровь твоя праведная. Обращается душа твоя к родственникам, взывая о мести за тебя.- Мухти вытер платком глаза, делая вид, что из них текут слезы, понизил голос, словно плачущий.- Гяур! -показал он указательным пальцем через окно на поле.- Там безбожник Абайдулла, безродная свинья. Туда и направляйте свое оружие возмездия.

- Я поехал,- решительно поднялся тот. В глазах его сверкнули огоньки.

Мухти показалось мало и этого заряда ненависти.

- Он сегодня или завтра обещал донести властям и о том, как ты посылал нас объявить, что мы подвергаем его кровной мести. А это знаешь, чем пахнет?!

Проводив гостя, Мухти крикнул:

- Эй!

Сразу подбежали две женщины и, толкая друг друга, ухватились за его протянутую ногу. Чести снять сапоги удостоилась невестка старшего сына, которого он уважал за его безотчетное послушание во всем. Затем Мухти со вкусом выпил свежезаваренный крепкий чай, снял со стены четки, прилег на высокую подушку и, шевеля губами, стал отсчитывать черные бусинки. Ехидная улыбка блуждала на его жирных толстых губах, когда он представил себе, что ожидает теперь Абайдуллу, отважившегося донести на правоверных духовных братьев его - даже если они были и спекулянтами или еще кем угодно.

Абайдулла в это время лежал в вагончике тракторной бригады, подстелив под взлохмаченную голову свою телогрейку, и задумчиво глядел в потолок, будто видел там нерадостную картину своей жизни. Он то хмурился, крепко сжав кулаки и стиснув зубы, то улыбался. Он вспоминал.

Детство, какое бы оно ни было, всегда представляется в розовом свете. Вспомнилось, как девятилетним мальчиком, еще до войны, радовался, когда отец брал его с собой и они на арбе ехали то на мельницу, то за свежим сеном, то за дровами. Отец разрешал сыну управлять лошадью. Случилось даже, что, оставаясь в лесу, отпускал Абайдуллу одного на нагруженной дровами арбе. Мать бывала на седьмом небе. «Скоро вырастет наш кормилец, да он и сейчас свою мать может обеспечить»,- говорила она с гордостью соседям.

Учился Абайдулла в первом классе отлично. «Способный»,- хвалили его учителя. Счастливое детство оборвала война - отца призвали на фронт. Когда же война подкатила к самой сакле Абайдуллы, ему было уже около двенадцати лет. К тому времени он стал настоящим помощником матери по хозяйству, закончил четыре класса. Мать скрыла от него похоронку, которую получила уже через год после ухода мужа на фронт, и он, не зная о гибели отца, почти каждый день писал ему письма. Немцы превратили их село в полуразвалины. Большинство жителей ушли в лес. Лишь несколько семей осталось на свой риск у родных очагов. Среди них были и Абайдулла с матерью. Говорят, что несчастье тянет за собой и другую беду. Лишившись отца, Абайдулла потерял и мать. Она погибла от снаряда, разорвавшегося во дворе. Больше родных у него не было. Приютила его соседка-старушка, которая потом переехала жить в другой район. После ее смерти Абайдуллу поместили в детский дом. Он снова сел за парту, жизнь начала налаживаться. Но через два года двоюродные братья отца разыскали его и увезли к себе: мол, по ингушским обычаям не положено, чтобы человек их рода воспитывался у людей другого рода. Однако ненадолго хватило их доброты. Вскоре начались намеки: четырнадцатилетнему пора уже самому обеспечивать себя, мужчиной становятся именно с этого возраста. Намеки перешли в упреки: вот лентяй - сидит на чужой шее!.. Бросил Абайдулла школу, пошел работать пастухом. Ночью пас быков, а днем отдыхал, помогал на полевом стане бригады. Так было весной, летом и до глубокой осени. Все в бригаде заботились о нем, как о родном, многие звали его жить к себе домой. Но он отказывался. В суровые зимы юноше приходилось возвращаться к двоюродному дяде. Но ни помощь в хозяйстве, ни скромное поведение не смогли сблизить его с чужой семьей.

Насмешки, постоянные обиды, наносимые двоюродными братьями, заставили его броситься на поиски родственников матери, которых он помнил добрыми и ласковыми. Но поиски ни к чему не привели. Вновь он оказался у родственников отца, только в другом районе, в том самом Зандаре, где и вырос. Работал там и прицепщиком на пахоте, и загребалыщиком сена на косовице, и возчиком на уборке, и пастухом на зимних пастбищах. Там Гапур и встретился с ним.

Наконец, стал Абайдулла механизатором. Трудился без устали, не страшась ни зноя, ни холода. Добрый, отзывчивый парень многим пришелся в Зандаре по душе. Людям нравились и его трудолюбие, и веселый нрав. За это ему прощались даже и некоторое увлечение спиртным, которое появилось у Абайдуллы в последнее время. Хотя иные, как огня, боялись его прямого правдивого характера - не терпел он лодырей, ловкачей, любителей проехаться за чужой счет. И уж если что заметит, пристыдит, скажет в глаза без обиняков.

- Бригадир, а бригадир,- прервав свои невеселые мысли, обратился он к бригадиру, сидевшему за столом,- мне уже надоело жить на чужих задворках. Я хочу жить один. Пусть мне директор дает комнату.

- Почему один? - отшутился тот.- Мы женим тебя. Соберем деньги на калым и женим тебя. Тебе уже пора семьей обзавестись. Своих детей уже пора иметь.

- А-а,- махнул рукой Абайдулла.- Ты лучше скажи директору про комнату, а там видно будет.

- А дядя твой не обидится на тебя за то, что ты уйдешь от него?

- Нет. Ему сейчас нельзя, чтобы я жил у него. Его хотят убить за меня.

- За что?

- А-а,- махнул рукой Абайдулла.- Тебе не надо знать.

- Но за что же? - уже серьезно стал расспрашивать бригадир.

Абайдулла молча направился к двери вагончика.

- Пора идти в поле, к трактору. Я ведь сегодня в ночной смене.

- Постой! - окликнул его бригадир.- Скажи, за что?

- Там, давно уже, в Зандаре, я сказал, что турк Баадул и Абас - спекулянты. Их посадили. Турк умер в тюрьме. Абас вернулся. Родственники турка приехали к дяде. Грозятся убить его сына за это.

Рассказывая, Абайдулла смотрел куда-то в сторону, вспоминая далекое, безрадостное.

- А почему его сына? - недоверчиво улыбнулся бригадир.- Он-то в чем виноват? Да ты бредишь, по-моему. Кто теперь пойдет на это?

Абайдулла сжал до хруста кулаки. Видно было, что он сильно взволнован. Губы скривились в холодной усмешке.

- Говорят, что я глупый человек, а турк Баадул был умный. Сын дяди тоже умный. Поэтому надо его и убить...

А там, в другом селе, в десяти километрах отсюда вершился суд по заранее определенному приговору.

«Убить самого гяура!» - таково было решение родственников турка.

«Жить невозможно из-за чужих упреков в том, что не отомщена кровь родного брата»,- уже в который раз возмущались однофамильцы умершего. Все эти упреки, намеки стекались в дом, где готовился суд.

Разведки не требовалось. Она была проведена еще до обеда: Абайдулла работает сегодня в ночной смене.

Исполнение приговора торопил Мухти, утверждавший, что Абайдулла завтра же собирается ехать в Грозный и заявить о готовящейся мести кровников.

- Это сделаю я сам! - подзадоривал дальний родственник Баадула Хадист своих племянников, собравшихся у него по срочному вызову. Он твердил, что неотомщенная кровь Баадула позорит честь их фамилии.

Не о фамильной чести думал тогда хитрый Хадис: хотел он получить выкуп за своего дальнего родственника.

- Когда мы жили в других селах разобщенно,- говорил кровожадный старик, зло размахивая то одной, то другой рукой,- не так чувствовался этот позор. Сейчас же все съехались вместе. Все знают об этом. Только об этом и говорят. Смеются, что нет среди нас мужчин, чтобы отомстить за кровь брата. Мол, был бы у Баадула родной сын или брат - кровь его давно была бы отомщена.

- Есть здесь и помоложе тебя! - горячо отозвался один.

- Ты старший в нашем роду. Тебе и решать, кому это сделать,- сказал другой более спокойно.

- Что решать? Я это сделаю! - вышел в круг третий - мужчина лет сорока.- Нет у турка никого ближе меня. Все вы знаете, что наши отцы были родными братьями.

- Если бы было так, Байал,- процедил сквозь зубы Хадис,- не тянулось бы это до сих пор.

Алчность привела старика Хадиса к Мухти. Поначалу он хотел взять деньги с «виновных», чтобы успокоить взывавшую к небу за отмщением «праведную» кровь турка Баадула. Люди бы не упрекали никого из их рода, если бы пять тысяч перекочевали от родни Абайдуллы в карман его, Хадиса,- старшего из рода погибшего. Достойная была бы месть. Старик смог бы утихомирить всех и даже того, кого сегодня упрекнул за нерешительность в мести!

Но неудовлетворенная алчность и злоба толкали его сейчас на кровавое дело.

- Никто не должен делать это, кроме меня,- еще решительнее заявил Байал и вышел из комнаты.

Воцарилась тишина. Старик сидел на кровати, поджав под себя ноги. Быстро бегающие, небольшие глазки, покрасневшие, голые, без ресниц веки, тоненькие седые бровки, узкий лоб, длинный загнутый крючком нос и вытянутая шея делали его похожим на хищную птицу, высматривающую добычу.

Кто-то въехал во двор на мотоцикле, прошел по длинному коридору. Нет, не чужой. Это вернулся Байал. Взглянув на его оттопыренный карман, старик понял все без дополнительных расспросов.

- Может, кого с собой возьмешь? - спросил он вкрадчиво.

- Мне никто не нужен,- резко ответил тот.

- Оружие надежно?

- Да.

Старик стал объяснять, где поле, на котором работает

Абайдулла. Многие из присутствующих знали это место. Там не раз бывал Байал - и днем и ночью ездил воровать кукурузу.

- А нет с ним прицепщика? Ведь если их двое, дело может сорваться. Я поеду тоже.

Старик посмотрел и оживился. Это говорил юноша - родственник, выросший среди них без отца. У матери он был один, и потому все в их фамилии дразнили его маменькиным сынком и даже между собой называли его не сыном такого-то, а сыном такой-то. Это задевало его достоинство, обижало до глубины души, поэтому при удобном случае он пытался выделиться, угодить, чтобы его признали достойным парнем.

- Да,- одобрил его старик,- езжай и ты с ним. Мало ли что может... с мотоциклом случиться. Вдвоем лучше...

Абайдулла не знал, что ждет его в эту ночь. Трактор двигался по полю, оставляя за собой черный пласт плодородной земли. Он ехал и слегка дремал под монотонное гудение нового двигателя. Ему рисовались заманчивые картины. Он видел себя живущим отдельно, в своей комнате, женатым. Хозяин он сам. С ним все дома считаются, его уважают и даже в бригаду ему приносят, как другим, горячую пищу.

На краю загона он поднял голову и дернул за рычаг, автоматически поднимающий плуг.

«Что это бригадир ночью приехал? - подумал он, увидев на краю загона мотоцикл.- Может быть, радость мне привез? Переговорил с директором, и тот дал мне уже комнату». На секунду он даже представил себя в своей комнате.

Остановив трактор, Абайдулла спрыгнул на землю и медленно пошел к человеку, который нагнулся над мотоциклом.

«А в коляске мотоцикла еще кто-то. Наверное, агроном»,- решил Абайдулла, с улыбкой приближаясь к людям.

Он подошел к ним почти вплотную. Человек резко повернулся к Абайдулле и что-то прошептал. Это были слова молитвы, слова заклинания, чтобы кровь Абайдуллы на том свете успокоила душу турка, взывающую к мести.

Абайдулла вздрогнул, увидев в руках человека пистолет.

Ветерок, будто нарочно, чтобы показать луне это злодейство или же чтобы Абайдулла последний раз взглянул на этот свет, отогнал тучу. Грохнули выстрелы. Один, второй, третий. Абайдулла медленно, без звука опустился на колени в борозду, проложенную им самим, и упал лицом вниз.

Убийца был расчетлив. Он не растерялся. Спокойно сел за рычаги трактора, включил скорость, дал газ и, медленно отпуская муфту сцепления, высунулся из кабины. На тело, придавленное гусеницей и колесом плуга, первый лемех положил жирный пласт черной земли. Развернув трактор в обратную сторону, убийца спрыгнул с него и поспешил к мотоциклу, где его соучастник готов был вот-вот нажать на газ...

Молча вошли они в комнату, где никто еще не расходился.

- Что?! - приподнялся навстречу старик, чутьо ткинув назад голову и положив руки на пояс- Удачно?!

- Все как нужно,- сказал убийца, зачем-то вытащив пистолет из кармана и переложив его в другой.

- Хорошо проверили? Насмерть?- зачастил старик.

- Даже запахал,- ответил тот дрожащим голосом.

- Где мотоцикл?- вдруг в замешательстве подбежал старик к окну.- Немедленно убери. Немедленно заметите двор. Водой, водой полейте и двор, и улицу у ворот. Сейчас же убери мотоцикл!- кричал он в неистовстве.

Все сбились в кучу, не понимая ничего.

- Я... я...- начал было заикаться убийца, но старик не дал ему и опомниться.

- Сейчас же уезжай, убери мотоцикл,- закричал он. - Поставь его вот к ним,- и указал на юношу.

- Як себе отведу мотоцикл сам,- спохватился тот. Убийца широко раскрытыми глазами посмотрел на

старика, затем понимающе кивнул головой.

- Клянусь,- сказал он лицемерно, обняв юношу за плечи,- лучшего парня ни одна мать не рожала. Человек что надо! Вместо тысячи других мужчин взял бы его с собой на любое опасное дело. Даже перед смертью он не дрогнет. Я сам, чего скрывать, немного струсил после убийства. А он как герой. Если бы не он, я бы ничего не сделал.- С этими словами Байал вытащил из кармана пистолет и протянул ему.- Пусть он будет твой. Достойнее тебя нет никого, чтобы носить любое оружие.

- Да,- сказал старик, погладив юношу по голове.- И отец его был бесстрашный человек. Он готов был умереть за любого из нашей фамилии. Клянусь создателем земель и небес, чтобы любой из нашей фамилии не потерял даже мизинчика, он готов был сам идти на смерть.

- Клянусь могилой наших предков,- сказал горячо убийца,- и он такой.

- Что в нем толкового,- продолжал старик, садясь на кровати,- так это, что он не матери подчиняется. Мать есть женщина. Я сам никогда ничем не делился со своей матерью. И тебя к этому призываю. Поэтому отгони к себе мотоцикл и, без всяких разговоров с матерью, ложись спать. Пистолет спрячь куда-нибудь в свою подушку или матрац. Завтра, как проснешься, никому не показывай, приходи в тот яр, что недалеко от вашего дома. Я буду ждать тебя там.

- А мотоцикл?- спросил юноша.

- Мотоцикл пусть несколько дней побудет у тебя. Если хочешь, можешь понемногу и кататься на нем.

Через два месяца состоялся суд. Юноша под давлением настоящих убийц ложно признался, что Абайдуллу убил он один.

- Погубили меня! Погубили моего единственного! -рыдала его мать, обезумев от горя.- О люди, за что меня погубили?!- бросилась она к двери здания суда, откуда выходили мужчины в высоких папахах и женщины, вытиравшие концами темных платков глаза.

Бледный, худенький, с наголо остриженной головой, в наручниках шел к машине юноша в сопровождении двух конвоиров.

И еще долго, когда и машина с осужденным ушла, оставив за собой клубы серой пыли, люди не расходились. Там и здесь стояли они маленькими группами и делились впечатлениями.

Мухти широко улыбался, показывая два ряда золотых зубов, запрокинув голову в высокой серой папахе, из-под которой виднелся край мюридской тюбетейки. Он распахнул полы серого макинтоша, зацепив большими пальцами рук пояс с серебряными украшениями.

- Валлахи-биллахи,- говорил он довольно,- этот парень глазом не моргнул, когда ему объявили приговор. Молодец!

- Сказано в писании... думаю я,- поддержал его и Юсуп-мулла, который переехал из Зандара сюда и теперь жил по соседству с Мухти,- каковы, аллах, твои тайны! Ведь этого парня и знать не знал покойный турк, да благословит его аллах в рай. А посмотри - отомстил он за его кровь.

- Турка бог благословит в рай,- пробасил высокий и тучный Абас.- Его кровь отомщена. Дай бог каждому из нас таких сыновей, как этот, которого сегодня судили. Чем сотни живых, лучше иметь одного такого, хотя бы и мертвого.

Неподалеку стояли два его сына, примерно такого же возраста, как и осужденный, и слова его были обращены к ним.

Мулла поднял палец к небу:

- Тот мужчина достойный, кто, не считаясь с собственной жизнью, стоит на страже своей чести, чести своей семьи, фамилии своей. О аллах! Велики твои тайны.

- Пусть вам, вашей фамилии,- обратился мулла к Хадису,- этот юноша будет в награду на том свете. Пусть заберет он сегодня все настоящие и будущие беды и печали ваши.

Мухти вытащил из нагрудного кармана гимнастерки большие золотые часы, посмотрел на них, отведя от себя вытянутую руку и щурясь:

- По-моему, пора на обеденную молитву.

Мухти, Юсуп-мулла, Абас и старик Хадис, похожий на хищную птицу, пошли в одну сторону. За ними потянулось несколько мужчин. Все они направились туда, где должны были для моления собраться истинно верующие мусульмане.

Злодейское убийство Абайдуллы потрясло людей. Слух об этом быстро распространился по всему району. Хотя и состоялся суд, осудивший за это преступление юношу по его собственному признанию, многим дело казалось загадочным.

Не давало оно покоя и Гапуру, лично знавшему Абайдуллу и тех, кто по его показаниям были осуждены за спекуляцию и тунеядство. Много труда затратил он, чтобы правда все-таки восторжествовала. Несколько раз встречался с прокурором района, выезжал в Грозный, заверяя работников прокуратуры, что, по его глубокому убеждению, настоящий убийца ушел от возмездия, а тот юноша является просто очередной жертвой преступника.

Через месяц решение суда было опротестовано и началось новое следствие. У юноши оказалось много сочувствующих, которые характеризовали его как наивного, легковерного, но неспособного на такое злодейство. Нашелся и тот, кто рассказал следствию, что парень этот на второй же день после совершенного убийства ездил на мотоцикле Байала, что до этого никто не видел, чтобы он ездил на его мотоцикле. Постепенно стали обнаруживать улики, которые дали возможность установить настоящего преступника. Убийцу наказали по заслугам. Исстрадавшаяся мать вновь обрела сына.

Но возмущение людей было так велико, что в рабочих коллективах стихийно в обеденные перерывы возникали собрания, на которых все требовали тщательного расследования самой обстановки, какая позволила совершиться такому преступлению. Они осуждали не только убийцу, одобряя высшую меру наказания, вынесенного ему судом, но и его родных, близких. Те, кто знали их, называли поименно, требовали от местной власти изгнания их из района.

Было решено повсеместно провести сходы. Знатоком этого дела назвался председатель райисполкома Иналуков.

- Я хорошо помню,- сказал он на бюро райкома,- как в тридцатых годах, благодаря сходам, мы, понимаешь, почти ликвидировали пережитки кровной мести среди населения района. Я сам проведу это мероприятие в двух-трех селах. А потом, когда научатся наши кадры, пусть, понимаешь, сами продолжат это дело в остальных местах.

6

Первый такой сход наметили провести в селе Ангелеевка. Именно там Иналуков нашел бывших кровников. В Ангелсевке жили и работали Адам с Любой, Гапур несколько раз бывал у них. Узнав от Адама о предстоящем сходе, решил побывать на нем - с народными сходами он на практике не был знаком.

И готовил сход и проводил его сам Иналуков. Другие руководители района при этом только присутствовали.

Собралось много людей - и старые, и малые, и мужчины, и женщины, и даже дети-школьники в пионерских галстуках. День выдался хороший - не по-осеннему яркий, солнечный. На площадке около клуба сухо. Люди стояли широким кругом у квадратного стола. Четыре стула возвышались спинками над столом, а восемь были расставлены справа и слева от него. Особо нетерпеливых уговаривали не уходить, потому что скоро придут те, кого ждут, да и весь сход продлится недолго. А потом можно успеть съездить и на базар. Сегодня ведь базарный день.

Вдруг толпа расступилась, образовав неровный коридор. Показалась группа людей. Впереди шел невысокий, чуть сгорбившийся пожилой человек, который был кем-то вроде сельского муллы, следом - председатель райисполкома Иналуков в коричневой кожанке, в хромовых сапогах такого же цвета, в массивной, почти как папаха, каракулевой ушанке с верхом, покрытым хромом тоже коричневого цвета. За ним - два односельчанина. А замыкали группу председатель исполкома сельсовета и начальник райотдела милиции в длинном макинтоше. На боку начальника бугром выпячивался пистолет. Он вызывал особый интерес у ребятишек, которые не отрывали от него глаз, а самые храбрые, пробираясь поближе, даже пытались будто случайно притронуться к нему.

Председатель райисполкома сел за стол, остальные - справа от него. У всех были суровые лица, что сразу же повлияло и на настроение людей: толпа притихла.

Люди вновь расступились. По образовавшемуся проходу шли секретарь парткома и директор совхоза, еще трое из местных жителей, которых здесь знали все, прокурор и заместитель начальника милиции. Эти сели на стулья по левую сторону стола.

Наконец из подъехавшего черного автомобиля вышли трое. Их усадили за стол, где до этого возвышался один Иналуков.

- Сам Киясов из Грозного,- сказал мужчина в толпе, гордясь тем, что знает его.

- А этот, этот, как его, тьфу! Мухти,- сказал тракторист совхоза, в недоумении пожав плечами.- Зачем он здесь очутился? Вот уж пройдоха и обманщик! О его черных делах чего только не рассказывают. Мухти нехороший человек,- повторил он, подходя к Адаму и поглядывая на незнакомого ему Гапура, стоявшего здесь же.

- Ти-ш...- толкнул его кто-то.

- Товарищи!- поднялся из-за стола председатель райисполкома, заговорив на ингушском языке.- Вот уже двадцать лет, как фамилия Аржиевых враждует с фамилией Хуниевых.- Он показал сначала на левое крыло, потом на правое.- Двадцать лет,- продолжал он, поворачиваясь всем корпусом влево и право,- черная тень лежит между ними. Китайская стена, понимаешь. Люди одной маленькой нации, одной мусульманской веры живут, ненавидят друг друга, как будто они в самом деле чужие, понимаешь. Ради бога, ради людей лучшие мужчины нашего народа прощали другим кровь своих близких.- Сделав минутную паузу, Иналуков достал из кармана носовой платок, вытер им глаза, повел рукой перед собой и показал на левую сторону:- Посмотрите на этих людей. На этих стариков, на этих мужчин, на этих детей и на этих женщин. Это люди вашей крови. Все они и мы просим вас ради вашего творца, ради всех наших людей простить кровь ваших братьев Хуниевым.

Сказав это, он сел.

Поднялся Мухти.

Высокого роста, крепкого сложения, с розовым полным лицом, он был в широко распахнутом сером макинтоше, под которым виднелись коричневые гимнастерка и брюки-галифе. Поскрипывая хромовыми сапогами, он поворачивался то налево, то направо, покачивая головой в папахе из серого каракуля. Наконец, гордо окинув взглядом собравшихся, кашлянув, начал:

- Братья-мусульмане, есть у нашего народа поговорка: «Тот не мужчина, который в злобе не кипел, и тот не мужчина, который всю жизнь в ней остается».

Он оглянулся на тех, кто сидели за столом с ним рядом.

- Да, да,- одобрил Иналуков.

- Предки наши говорили,- он вытащил надушенный платок и вытер пухлые губы и мясистый нос,- лучше враждовать с порядочными людьми, чем дружить с непорядочными. Это значит, что порядочные люди покипят в злобе да помирятся. А непорядочные люди всю жизнь такими останутся.

Он опять чуть наклонил голову к начальству.

Каждым своим жестом, взглядом, обращением он стремился показать сходу свою близость к руководителям района, свою значимость вообще, а в данном мероприятии особенно. Ему вновь закивал Иналуков.

Приведя еще несколько поговорок и притч, он тоже призвал:

- Ради бога, ради всех его пророков, ради уважаемых вами людей: вот, в.идите, сегодня здесь наше начальство, вы их знаете... Значит, и ради них, ради всех ваших мертвых и ради меня простите Хуниевым кровь наших братьев.

Затем попросили слова несколько рабочих - они заранее были подготовлены к этим выступлениям Усманом по поручению Иналукова. Он накануне вызвал их к себе и дал отпечатанные на машинке тексты. Они говорили, что работают хорошо и живут дружно, еще бы лучше работали, если бы не было кровной мести.

Пока были только разговоры. Впереди еще оставалось само действие примирения...

Встречаются люди, которые как будто глазами слушают. Они внимательно смотрят на выступающего, а сами вовсю рассказывают другим что-то связанное с этим делом, пытаясь показать свою осведомленность. Иногда они даже бесцеремонно могут предложить подвинуться тем, кто мешает им видеть выступающего, и при этом несомненно скажут: «Не мешайте слушать».

Один из таких «слушателей» неподалеку от Гапура жужжал на ухо другому. И так громко, что Гапуру поневоле приходилось слушать «на два фронта».

- Причина ссоры в том, что еще задолго до войны,- рассказывал тот,- двое мужчин из рода Аржиевых ограбили дом одного старика со старухой из рода Хуциевых. Старик был состоятельный. Я помню его дом - большой, кирпичный. И вот эти двое забрались ночью, заткнули хозяевам рты паклей, связали их и все подчистую унесли. Наутро люди освободили потерпевших. Старик, оказывается, узнал грабителей. Возьми да и скажи властям. Сделали обыск и нашли у Аржиевых вещи старика. Осудили двух Аржиевых. Вскоре война. И те пропали безвести. Вот с тех пор Аржиевы кровно враждуют с Хуниевыми. Об этом почти все уже забыли, да, видишь, власти нашли документы. Говорят, в архиве.

Тут вышли из-за стола Иналуков и Мухти. Оба встали почти на середине круга. Иналуков рукой сделал знак, в сторону Хуниевых. Те в сопровождении начальника милиции, председателя сельсовета и старика муллы вошли в круг. Председатель поманил Аржиевых. Они в сопровождении прокурора, заместителя начальника милиции, директора и секретаря парткома совхоза тоже вошли в круг.

Та и другая стороны стали друг против друга на расстоянии раскинутых рук Иналукова. Сопровождающие на шаг отступили назад и застыли в торжественном ожидании.

- Ради бога, ради всех пророков, ради всех ваших умерших, ради нашей нации, ради всех нас, присутствующих здесь... помиритесь сейчас, простите Хуниевым кровь ваших братьев,- горячо обратился Иналуков к Аржиевым.

Мухти важно взял за руку старшего из Хуниевых и подвел его к Иналукову, а тот проводил его к старшему из Аржиевых.

Хуниев протянул руку Аржиеву. В толпе зашевелились. Заерзали и за столом. Забеспокоились сопровождающие, особенно со стороны Аржиевых. Ведь Аржиев не берет протянутую руку заклятого врага своего.

И все же, помедлив, Аржиев протянул руку. Обнялись.

Притихшая было на миг толпа вновь зашевелилась. Враждующие стороны смешались друг с другом. Иналуков и Мухти торжественно обратились к роду Аржиевых со словами благодарности от имени всех присутствующих, от имени самого аллаха, от имени народа.

Официальная часть церемонии закончилась. Примирительная комиссия последовала за машиной директора совхоза. Остальные разошлись. Многие смеялись, другие возмущались, что Иналуков решил напомнить людям давным-давно позабытые счеты.

- Нет, не годится такая форма,- вздохнул Алиев, секретарь райкома партии.- Впечатление, что проведено еще одно «мероприятие» для отчета, для галочки. Не больше.

7

Гапура приняли кандидатом в члены партии. Как молодому коммунисту ему поручили вести научно-атеистическую пропаганду среди учащихся и их родителей. Он и так занимался этим, но теперь решил повести работу еще энергичнее.

- Ну что?- спросил его Сулейман, когда он вернулся домой. Было видно, что старик ждал его прихода.- Приняли?

- Да, единогласно,- радостно сообщил Гапур.

Хлопотливая, славившаяся своим гостеприимством Хани быстро собрала чай, и, усадив Гапура за стол, старики попросили его рассказать о собрании. Сулеймана особенно интересовало, о чем говорил с Гапуром секретарь райкома... Расчувствовавшись, старый коммунист вспомнил свою молодость, тот день, когда его, красного командира сотни, принимали в партию. То были тяжелые годы...

Оказывается, уже тогда они с Хани полюбили друг друга. Но в те годы каждый день их счастливой жизни мог стать и последним - Сулеймана, первого в ауле активиста, на каждом шагу стерегла бандитская пуля... Немало слез пролила юная Хани, поджидая вечерами мужа домой. С той поры и осталась у нее привычка: при разговоре слегка раскачиваться из стороны в сторону, будто вот-вот - и она упадет, забьется в плаче от безутешного горя...

Старики жили дружно, хотя и бывали у них смешные стариковские перебранки. Гордилась своим смелым мужем Хани. Вот и сейчас она не сводила с Сулеймана карих глаз, так и светившихся уважением и любовью.

Гапур был слишком взволнован событиями дня. Хотелось побыть одному, наедине со своими мыслями, и, сославшись на усталость, он простился с добрыми стариками и ушел в свою комнату.

«Как быть,- размышлял Гапур, шагая от стены к стене,- если те, кто мешают движению вперед, действуют тайно? Чтобы их обнаружить, только теории мало. Нужен жизненный опыт, а его-то как раз и не хватает».

И трудность не только в этом. Как быть, например, с теми, кто вроде бы служит Советской власти, даже действует от ее имени, как Иналуков, а сам находится под властью пережитков. Более того, коммунист, а от всяких предрассудков еще не избавился. На сходе так и говорил: «братья-мусульмане»...

Гапур с улыбкой покачал головой.

- Вот так-то, товарищ Сулейман!- обратился он к портрету хозяина, висевшему на стене.- В двадцатом году, когда вы скакали на горячем боевом коне, поторопился дорогой Серго Орджоникидзе заметить: «Авторитет муллы падает». Падать-то он падал, верно. Только жизнь показывает: авторитета нет у мулл, а прежние установления не изжиты.

Гапур все время вспоминал Абайдуллу. Смерть его подтвердила: борьба предстоит не простая. Он взял свою институтскую тетрадь, безошибочно открыл на странице, где красным карандашом были отчеркнуты слова из письма Асланбека Шерипова:

«...предсказания и мрачные перспективы меня не испугают. Я уже поставил свою голову на карту, и единственно, что я хочу,- это не пролить братской крови и не пасть от братской руки. Чем все это кончится, не знаю, но отойти в сторону и оставаться безучастным зрителем событий, имеющих решающее значение для нашей Родины, я не могу и не хочу самым категорическим образом».

- Отойти в сторону и оставаться безучастным зрителем событий я не могу и не хочу самым категорическим образом!- повторил Гапур вслух, как клятву, слова человека, который был для него идеалом и чья жизнь блеснула яркой звездой в истории народа его республики.

Сегодня был день, когда посоветоваться с Асланбеком Шериповым просто необходимо.

Незнакомый женский голос в коридоре оборвал его мысли. Мимо закрытой двери кто-то прошел в комнату хозяев. Гапур прислушался. До него доходили звуки голоса, но слов он не различал. Любопытство все-таки заставило его заглянуть в щель неплотно закрытой двери, ведущей на половину хозяев. Он увидел девушку, которая, как оказалось потом, была племянницей хозяйки. Гапур нашел ее очень красивой. Какая-то необъяснимая притягательная сила и теплота таилась в ее больших голубых глазах, как и в едва заметной, легкой улыбке. Сердце его забилось так сильно и гулко, что он невольно прижал к груди руку. И чем дольше он вглядывался в черты лица этой миловидной тоненькой и гибкой девушки с каштановыми волосами, густо рассыпанными по плечам, на щеках которой то вспыхивал, то угасал румянец, тем больше охватывало его волнение. С трудом преодолев скованность, он вошел в комнату стариков и заговорил, стараясь скрыть смятение. Никогда еще он не чувствовал себя в таком глупом смущении, что-то бормотал невпопад, но все же, пересилив себя, сел возле старика. Лиза, так звали девушку, поглядев на Хани, улыбнулась.

- Я пойду,- сказала она тихо,- к обеду вернусь. Гапур тоже поднялся.

- Я, кажется, помешал вашему разговору,- пробормотал он робко.

- Нет-нет. Просто я в комиссии военкомата, и там меня уже ждут,- приветливо объяснила девушка.

Она ушла. Гапур в растерянности посмотрел на старика и старуху и снова сел.

-Из Сунжеграда ее прислали. Неделю у нас поживет, - с гордостью сообщила Хани.- Молодых людей в армию будет отбирать.

- Ну ты выдумаешь!- махнул рукой старик.- Кого она отбирать будет? Военкомат это делает. А она - врач. Здоровье проверяет.

- А я что говорю?- рассердилась старуха.- Если она не скажет, что здоров, то не возьмут в армию!

- А то она одна здесь врач?!

- Одна не одна, а таких мало!- возражала мужу хозяйка.- Шесть лет училась после десяти классов.

- И другие тоже учились,- не уступал старик.

Задавать вопросы о Лизе Гапуру показалось неудобным. Но каждое слово, сказанное о ней, ловил с жадностью. Главное уловил - эта девушка несколько дней будет жить здесь. Когда нехотя Гапур ушел в свою комнату, в ушах его все еще звучал голос Лизы... Он сел к столу и попытался составить план работы своего будущего семестра, но хозяйка позвала обедать.

«А как же она?» - невольно волнуясь, подумал он. Встал, вышел в коридор, прислушиваясь к звукам на улице. Шагов не слышно. Уже два часа. А ее все нет.

- А Лиза не придет?- осторожно поинтересовался он у Хани и чуть не споткнулся о низенький стульчик, стоявший у печки.

- Придет потом,- ласково пояснила старушка,- куда же спешить. Сегодня выходной.

- В его возрасте,- вмешался старик,- какой выходной! Все делается в эту пору второпях. Кажется, будто хочешь время обогнать.

- Такой же был в юности мой младший брат,- сказала старуха, с улыбкой глядя на Гапура,- отец Лизы.- И тут же стала рассказывать о нем, вспоминая разные подробности из его жизни.

- А где он сейчас?- живо спросил Гапур.

- В Грозном,- охотно ответила старушка.- Два сына не захотели жить в районе. Они у него какие-то инженеры. Говорят, здесь им нет работы. А третий очень хочет сюда. Он мастер строить.

- А Лиза?- спросил Гапур.

- Лиза должна быть там, где родители и братья. Она у них единственная дочь.

- Э-э!- протянул Сулейман, который лежал на своей кровати, перелистывая журнал с картинками.- Какое это имеет значение - одна она у них или не одна? Не вечно же она с ними будет жить!

- Да уж пока не выдадут замуж,- ответила Хани.

- «Не выдадут»,- улыбнулся старик.- Скажи лучше - пока не выйдет. Это первое. А второе - сейчас не то время, когда девушек родители на привязи держали.

- Надо держать,- тут же повысила голос старуха,- чтобы не было беды. Девушке нельзя далеко отлучаться от своего дома.

- Э-э!- уже с досадой протянул старик и присел, опустив ноги в калоши.- Скоро сорок лет как не могу тебя образумить. Если бы все рассуждали вроде тебя, то в нашем крае еще была бы тьма неграмотных. Первыми учителями кто здесь был? Русские девушки. Они за тысячи верст ехали сюда. А кто из нас знал тогда русский язык? Редко кто знал. А они, эти учительницы, жили здесь и учили детей. Разве не они выучили и твоего брата, которым ты так хвалишься? И многих, многих других... Вот так-то!

- Не знаю,- махнула рукой хозяйка.- Не нами это придумано, не нам и менять. Девушка должна быть в доме отца, пока она не уйдет в свой дом,- добавила она строго.

- Хорошо, что у тебя нет дочерей,- пошутил старик.- Несладко им было бы у тебя.

- Бог не дал,- с сожалением вздохнула Хани.

- Потому и не дал,- улыбнулся Сулейман.

Мимо окошка промелькнула тень, и в коридоре послышались торопливые шаги. Кажется, вся кровь бросилась Гапуру в лицо. Распахнулась дверь. Лиза обняла тетю.

- Наверное, скоро совсем будем вместе,- сказала она, погладив ее по плечу.- Главврач района уговаривает переехать сюда. Здесь я нужнее: не хватает врачей, особенно моей специальности.

Старуха посмотрела на нее строго, но промолчала.

- Ну вот,- сказал старик, подмигивая Гапуру,- только что она хотела привязать ее к поясу отца или матери.

- Не понимаю...- Лиза удивленно посмотрела на Сулеймана.

- Вот так оно, старуха,- кивнул Сулейман головой,- отстала ты от жизни. Времена не те пошли. Женщины теперь хорошо знают свои права.

Лиза все еще не понимала, к чему он клонит.

- Я с первого курса мечтала поехать куда-нибудь далеко-далеко и поработать,- сказала она.- Очень хотелось мне на Север. Отец не возражал. А тут при распределении оказалось, что в родной республике не хватает врачей по моей специальности. Вот и решила остаться.

«Как хорошо,- думал Гапур.- Вот это здорово - Лиза будет работать здесь, рядом!»

- О боже,- воскликнула Хани.- Правда, я будто ослепла. Еще лет десять назад такого не было, чтобы девушек отпускали из дома в такую даль. Без родительского-то присмотра!

- Ты словно проспала эти годы,- проворчал Сулейман, довольный своей правотой.

- Так ты же меня закрыл в этих четырех стенах, асам везде ходишь!- озлилась Хани.

- Детей у тебя много, забот невпроворот - вот и некогда тебе среди людей потолкаться,- ехидно улыбнулась Сулейман.

- Ты один их стоишь,- сердилась Хани,- За тобой не успеваю ухаживать.

Еще несколько минут продолжалась забавная перепалка супругов.

Гапур тем временем украдкой поглядывал на Лизу, боясь встретиться с ней глазами.

- Пойду к себе,- поднялся Гапур. Он терялся, не знал, как себя вести при ней. Казалось, все подходящие слова вылетели из головы.

В своей комнате он сел за письменный столик и закрыл глаза. Ее имя звучало в ушах, как музыка. Глаза ее, рассыпающиеся по плечам волосы, нежный румянец - все радовало и восхищало. Понравилась ему и ее твердая решимость самостоятельно строить свою судьбу. Вот и сейчас - захотела работать здесь и будет.

Гапур попытался представить ее на Крайнем Севере: сквозь мороз и пургу на оленьих нартах ездит она, Лиза, единственная дочь родителей, оказывая помощь людям, изучает язык, обычаи края. Все любят ее, везде она желанная гостья. «Долг платежом красен»,- улыбнулся Гапур. Много раз слышал он от старого Сулеймана, директора Асиева и многих земляков о том, как в первые годы Советской власти русские девушки приезжали в Чечено-Ингушетию, чтобы лечить и учить людей - отцов и матерей нынешнего поколения. «Трудно было,- рассказывал старый партизан.- Бандиты нападали из-за угла, запугивали. Но не думали отступать, знали, что народ будет вечно благодарен».

«Да,- сказал про себя Гапур,- мы в неоплатном долгу перед этими первыми учителями, врачами. Покинув родных и близких, во имя счастья людей чужого им народа, испытывая тяжести и лишения, принесли они сюда свет, образование и культуру. Кто они? Как их звали? Найти бы этих людей и в каждом районе большими золотыми буквами увековечить их имена. Вот об этом надо поговорить на уроках. А теперь Лиза и сотни и тысячи таких, как она, готовы пойти но их стопам - ехать туда, где труднее...»

И ему так захотелось поговорить с девушкой, что он пошел в комнату хозяев, но - увы! - Лизы уже не было. Старики же все еще продолжали спорить.

- Не хочу я, чтобы она была здесь!- решительно заключила Хани.

- Она будет здесь, если даже ты этого не хочешь,- возразил Сулейман.- Тебе нечего за ней следить. Такие, как она, плохого не делают. Скорее опозорятся те, кто на родительских шеях сидят под тремя замками. Они жизни не знают, а при удобном случае их скорее могут обмануть. А у таких, как Лиза, своя голова на плечах.

Прошло несколько дней. Однажды вечером, когда Гапур пришел из школы, кто-то постучал в дверь.

- Эй, можно войти? - раздался грубоватый голос.

- Входите!- Сулейман соскочил с кровати и быстро пошел к двери, в проеме которой уже показалась высокая мужская фигура - как потом оказалось - Солих, брат хозяйки, которая бросилась к нему и долго его обнимала. После этого гость поздоровался и обнялся с Гапуром и Сулейманом.

- Скоро, скоро ты собрался сестру старшую проведать,- причитала хозяйка с мягким укором, вытирая слезы радости.- Умерла бы - не сразу бы и узнал.

- Я знаю,- бросил громко брат,- что с таким джигитом, как Сулейман, ты двести лет проживешь. Вот и решил я перебраться из Грозного сюда, поближе к вам. Теперь уж никогда не расстанемся.

- Конечно,- обрадовалась Хани,- хватит тебе по дальним краям разъезжать. Пора и осесть. Ты ведь на пенсии. Пора среди родни пожить...- Она не докончила - Сулейман перебил ее:

- Разговорами людей не кормят, собирай на стол. Лиза только что ушла, она работает в комиссии.

- Одну отпускаешь!- все же не выдержала и упрекнула сестра.

- А что, на уздечке ее водить нужно?- нахмурил брови Солих.- Двадцать третий год уже. За шестнадцать лет учебы научилась, поди, жить?

Старуха торопилась приготовить ужин. Стучала посудой. Суетилась.

- Я помогал,- продолжал Солих,- всем четверым встать на ноги, вывел в люди. Теперь каждый из них -самостоятельный человек. Сами отвечают за свои дела. Не водить же их за руку всю жизнь!

- Ладно,- махнул рукой Сулейман,- оставим это. У вашей сестры все еще старые взгляды. Целый день сегодня с ней ругаемся.

- А ты знаешь, что Лиза собирается приехать сюда работать?- все же недоверчиво спросила Хани у брата.

- Нет,- ответил тот спокойно.- Она ничего на мне говорила. Но я не против. Пусть поработает.

- Да что это у вас там,- возмущалась сестра,- каждый себе царь, что ли? Как вы их воспитали? Ты, по-моему, в семье и не хозяин вовсе!

- А что волноваться зря,- ответил ей невозмутимо Солих,- когда спокоен за свою семью. Когда знаешь, что дети идут по правильному пути.

Он посмотрел вокруг себя, встретился взглядом с Гапуром, стоящим около двери.

- Чей это парень?

- Учитель здешней школы,- отозвался Сулейман,- сын моего друга Элберда, а теперь и мой сын.

- А-а, знаю.

Солих тепло отозвался об отце Гапура, расспросил и об его семье.

- О господи!- вмешалась хозяйка, возясь у печки, все еще не желая успокоиться.- В далекой Сибири, говорит, хотела бы жить. Будто куда-то еще дальше, говорит, собиралась, где на оленях, и собаках ездят.

- Ты все еще о своем. Вот такая она, эта ваша сестра,- обратился Сулейман к гостям.- Сидит в своей норе, не выходит на люди и ничегошеньки в жизни не видит.

- А ты меня из этой норы когда-нибудь выпускал? -оправдываясь, отвечала хозяйка.

- Вот так,- сказал Солих, улыбаясь,- теперь и ответь ей. Оказывается, ты и виноват, что наша сестра света не видела - держишь ее взаперти. Выходит, что успела она увидеть в отцовском доме, до замужества, то и знает. На том и стоит.

- Оставим этот разговор,- шутливо запротестовал Сулейман.- А то мы далеко зайдем. Я ведь могу и тебя обвинить, Солих. Выдали из вашей семьи за меня самую неграмотную. Я что мог с ней сделать, когда она такая всю жизнь была?

- Если бы все такие были, как я,- засмеялась хозяйка.

- Все бы пропало,- отшутился хозяин.- Да,- с восхищением обратился он к Солиху,- ну и светлая же была голова у вашего отца. В те тяжелые годы сам днем и ночью не покладая рук работал, а двух сыновей своих в институт отправил - назло всем, кто кричал, угрожая всякими карами. В то время таких людей, получивших высшее образование, можно было на пальцах перечесть. Я очень завидовал вашей семье. Мой отец от меня отказался за то, что я вступил в комсомол, служил в продотряде, у кулаков хлеб отбирал. «Да не родись такой сын, что поднимет руку против своих,- только и шептались люди, когда видели меня.- А родившись, пусть лучше погибнет, коли поднимет руку на отца».

- Знаю,- посмотрел на него Солих внимательно, будто видел впервые,- тяжело тебе было. Зато ты многим подал пример, как нужно бороться за бедноту, за человеческие права.

- Кому из нас тогда было легко?- махнул рукой Сулейман.- А разве ты, Солих, мало страдал? Те, кто жизни своей не жалели за нашу власть, они скромно живут. А те, кто искал жизнь полегче, порой бьют себя в грудь, пытаются доказать, что они прямо-таки сгорели на работе, вот теперь и давай им за это льготы. Пусть их не так уж много, но не могу я на них спокойно смотреть. Вот недавно Мухти, тот самый - бывший кулачок, ходил в персональных пенсионерах. Ложные справки достал. Номы с Гапуром его так тряхнули, что он быстро слетел с незаслуженной пенсии. Послушай, Солих! Ты, брат, человек грамотный, память у тебя хорошая. Почему бы тебе не написать воспоминания о нашем районе, о тех, кто погиб, кто остался жив? Тогда бы все увидели, как это было, кто чем занимался. А то ведь умрем - так молодые и примут кое-кого за красного партизана, за революционера и будут его незаслуженно возносить.

- Да-а,- протянул Солих задумчиво,- ты прав. Я уж начал было писать, да головные боли не дают.- Солих незаметно осматривал комнату.

- А не тесно ли вам здесь? И Лиза сюда втиснулась.

- Нет,- сказал Сулейман.- Гапур живет вон в той маленькой комнатушке, а мы втроем в этой. Нам очень весело и хорошо.

Гапур почувствовал себя неловко.

- А мне уже дали квартиру,- поспешил он заявить,- через пару дней я перехожу туда. Лизе освободится комнатка, где я сейчас живу.

Для Сулеймана это было неожиданностью. Он грустно посмотрел на Гапура:

- Что, не нравится у нас? Покинуть решил меня, старика?

- Нет, не потому! Меня же временно у вас поселили. Как молодому специалисту мне обязаны были дать квартиру. Она через улицу. В новом доме.

Он не договорил последние слова, отвел, взгляд в сторону.

Старики многозначительно переглянулись.

- Ничего, ничего,- сказала старуха,- тут недалеко, будешь приходить, а то кто же там тебе будет готовить? Стирать?

По настоянию Сулеймана все пошли смотреть квартиру Гапура.

- Удобная,- сказал Сулейман Солиху.- Все хорошо. Теперь ему здесь нужна хорошая подруга. А она, по-моему, уже скоро будет, если, конечно, ты согласишься.

- Ладно, рано об этом сейчас говорить,- одернула его Хани.- И вечно ты говоришь, что тебе вздумается. Парня заставил покраснеть.

- Нечего краснеть,- повысил голос Сулейман.- Все это будет. Мы тут Солиха уговорим выдать Лизу за Гапура. Где ему еще сыскать такого орла?!- Сулейман, прихрамывая, еще раз прошелся по квартире.- До чего вам легко жить сейчас,- повернулся он к Гапуру.- Трудно было тем специалистам, которые приезжали сюда тридцать лет назад! Они и мечтать не могли о таких условиях.

Сулейман помрачнел и вновь задумался.

- Федором его звали,- медленно начал он вспоминать.- Как сейчас вижу его. В двадцатом году совсем юношей приехал учить детей и взрослых. Он моложе меня был, но я и другие учились у него. Их было несколько парней. Много работали, но всегда были веселые. Не унывали и никогда не жаловались на трудности. А им угрожали, пытались убить. Но они были не из пугливых. Я и мои друзья очень любили их. Федора я больше всех уважал. Мы потом, по нашему обычаю, стали с ним настоящими братьями. Боевой был парень.

- А что с ним стало?- поинтересовался Гапур. Старик вздохнул, сразу не ответил. Рассказал лишь

после короткой паузы:

- На сотни любых не променял бы. Его сердце было полно любви к нашему народу. Всегда был вместе с бедными, ненавидел кулаков, спекулянтов, которые на шеях людских сидели. Он против них смело выступал. И меня этому научил и многих других. Учил различать своих и чужих. На ответственный участок его направили потом. Мы с ним вместе работали. Большим начальником он стал. Сколько лет с тех пор прошло, а мне кажется, что это совсем недавно было. Родители-то его жили в Ростове, а он, как ни тяжело ему было здесь, все равно родным домом своим считал эти места. На время перевели его в другой район для борьбы с восставшим кулачьем. Больше не суждено мне было его увидеть,- вздохнул старик.- Погиб он от руки бандита, брата того самого Мухти...

При этих словах никто не решился продолжать разговор. Они стояли у раскрытого окна и молчали.

«Федор,- задумался Гапур,- русский парень из Ростова. Учитель. Приезжал сюда учить детей, бороться за новую жизнь горцев. И отдал за это свою. Он сделал все, что мог. Теперь нам, его наследникам, легче...»

- Сулейман,- нарушила паузу Хани,- а ты скажи тут начальству - пусть и Лизе дадут квартиру.

- Зачем ей две?- пошутил старик.- Вот ее и его квартира.

- Хватит болтать,- улыбнулась старуха,- Гапура в краску вводишь. Ты уж и так замучил их обоих своими шутками.

- Какими шутками?- удивился Сулейман.- Я говорю дело.

- Вот какой деловой у тебя супруг,- обратился Солих к сестре.- Один решает за всех: и за молодых, и за меня, отца невесты.

- А ты что, возражаешь?- наступал старик, лукаво улыбаясь.- Где тебе еще такого зятя сыскать? Красивый, умный, смелый. Он - копия твоя. Когда с ним разговариваю, я всегда вспоминаю тебя, молодого. Отчаянный был большевик. Это ты сейчас немного разленился, стариком прикидываешься. Ты ведь моложе меня на целых пять лет. А я вот все еще молодой! Только нога хромает -застряла в ней память от бандита.

Гапуру показалось, что Солих был не против, чтобы они с Лизой поженились. А Лиза? Как, она? Он же ей и признаться не посмел бы об этом.

Старики пошли домой. А Гапур повернул к школе. Ему не терпелось еще раз увидеть Лизу.

В школе, набирая телефон военкомата, клал несколько раз трубку. И все же, переборов робость, решительно позвонил. Услышав ее спокойный голос, почувствовал, что сердце забилось учащенно. От волнения высохло во рту.

- Твой отец приехал,- сказал Гапур после короткого приветствия.- Велел спросить, когда придешь,- соврал он.- С вашей тетей,- от волнения Гапур путался, переходил с «ты» на «вы»,- они сегодня собираются поехать в гости, в Орджоникидзе. Поспеши, а то отца так и не увидишь сегодня.

- Ничего,- сказала она спокойно,- они завтра вернутся. Целый день будем вместе. Я приду в шесть.

Она помолчала.

- Алло! Ты что притих? Тебе понравился мой отец?

- Да, очень,- отвечал Гапур.- Сулейман говорил, что я даже похож на него, молодого.

- Поэтому он тебе и понравился,- засмеялась Лиза.- Какой ты скромный.

Гапур растерялся, поняв, что сказал не то.

- Да,- сказала она,- на фотокарточке того времени он действительно похож на тебя. Такой же...- Она недоговорила.- В общем, до вечера,- добавила она и положила трубку.

Гапур долго смотрел на телефон, в ушах все еще звучал ее голос, он думал только о ней. С нетерпением дождался шести часов и, как на крыльях, полетел домой.

Небывалая радость охватила Гапура, когда ему навстречу вышла Лиза.

- А я еще в пять пришла,- сказала она,- даже ужин успела приготовить.

На жесткой кровати, у окна, поджав под себя ногу, сидел с книгой в руках Сулейман. Увидев Гапура, он сдвинул на лоб очки, отложил в сторону книгу и попытался встать.

Гапур быстро подошел к нему, жестом попросил не вставать и сел рядом.

- Что же ты не пришел проводить гостей?- спросил старик.

Гапур извинился и замолчал. Он боялся при Лизе сказать что-нибудь лишнее. Потом только пробормотал смущенно:

- Они же завтра вернутся.

Поужинали молча, а когда ужин подходил к концу - кто-то постучал в дверь. Сулейман пошел открывать.

- А ты, говорят, хочешь уходить от нас, тебе дали квартиру,- сказала Лиза.- Старики совсем загрустили. Они так тебя любят!

Гапур ничего не ответил, только вздохнул.

- Сегодня в Доме культуры хорошая картина,- сказал он робко.- Может, сходим?

Лиза улыбнулась.

- Ты так хочешь? Пожалуй. Я Хани предупрежу, что мы уходим.

Когда после кино они вернулись вместе, Сулейман еще не спал. Он был не в духе.

- Что-нибудь случилось?- осторожно поинтересовался Гапур.

Сулейман посмотрел на Гапура, кашлянул и с возмещением заявил:

- Мухти объявил, что подвергнет нас с тобой кровной мести.

- Сам приходил?- удивился Гапур.

- Нет. Сам бы он побоялся. Прислал посредника заявить нам, что мы ответим за отнятую у. него пенсию.

- Дурак,- не выдержала Лиза. Она знала историю с этой пенсией. Знала она и Мухти, несколько раз приходившего к ней с просьбой поставить ложный диагноз его внуку, чтобы того не взяли в армию.

- Значит, нет-нет да и попадаются еще такие дураки,- вздохнул Гапур.

Лиза согласно кивнула головой и тоже вздохнула.

Гапур обратился к старику:

- Почему вы мне сразу не сказали об этом, не дали с ним поговорить?

- Я сам хорошо им ответил. Я передал через этого посредника все, что нужно...

Гапуру тут же захотелось увидеть Мухти и сказать ему, что он его никогда не боялся и не боится, что и дальше будет выводить таких типов, как он, на чистую воду.

- Все бы давали им такой отпор, как ты,- одобрил старик и добавил:- Весь в меня! Но будь все же осторожен, Гапур. Только не горячись. Не вздумай идти к нему.

- Правду говорит дед,- сказала Лиза.- Бояться их, конечно, не нужно, но будь осторожнее.

Радость от встречи с девушкой омрачалась навязчивой мыслью о Мухти. «Действительно,- признавался он себе,- ограничиваясь лишь разговорами о необходимости борьбы с пережитками прошлого, мы только больше возбуждаем аппетит тех, кто поддерживает, распространяет это зло среди людей».

Не сказав Сулейману и Лизе, Гапур все же пошел к Мухти. Он решительно постучался в ворота добротного дома, что стоял почти рядом с их школой. На стук вышел самый младший из четырех сыновей Мухти. Он был ровесником Гапура, заканчивал десятилетку в том же городе, где и Гапур, только в другой школе. Однажды они встретились здесь, на воскреснике по прополке овощей. Он рассказал Гапуру, что после десятилетки, по настоянию отца, закончил техникум и стал мастером-мукомолом. Работает на мельзаводе. Специальностью своей не был доволен - мечтал стать геологом, уехать далеко-далеко в неизведанные края, чтобы чувствовать себя частицей целого мира, а не этого, как он выразился, «домашнего замка, в котором царит патриархальщина».

Гапур слушал его тогда с сочувствием, потому что со школьных лет знал его жизнерадостным, веселым парнем, хорошим спортсменом. Но тогда Гапур не знал его родителей. Они в те годы жили в Зандаре. Отец его, Мухти, пытался там верховодить отдельными простодушными людьми, окружив себя такими помощниками, как мулла, Баадул, Абас. Младший сын не разделял взглядов отца, не раз говорил об этом своим старшим братьям. И все же он не мог вырваться из этого гнезда. Гапур знал, что и теперь, работая на мельзаводе в угоду отцу, рассчитывавшему через него урвать для себя хоть какое-нибудь благо, он по-прежнему мечтал вырваться из оков семьи, уехать куда-нибудь, чтобы почувствовать себя свободным человеком.

- Зачем это отец тебе вдруг понадобился?- удивленно спросил он, выслушав Гапура.

- Твой отец собирается мстить нам с Сулейманом зато, что по нашей инициативе с него сняли незаслуженную им пенсию.

- А-а,- понимающе кивнул он головой,- к вам у него есть и еще претензия: он считает, что вы сбиваете с толку молодых людей, учеников, противопоставляете их родителям. А главное - он считает, что это вы организовали пересмотр дела по убийству тракториста, стремясь разоблачить всех, кто замешан в этом убийстве.

- А почему его это волнует? Он что, замешан в этом деле?- спросил Гапур.

- Да нет, он этого не говорит, но почему-то очень недоволен.

Гапура так подкупила откровенность парня, что он предложил ему даже почаще встречаться, если, конечно, и у него есть желание. Тот поблагодарил. Залаяла собака за высокими железными зеленого цвета воротами, украшенными звездами и желтым полумесяцем. Посредине ворот арабскими буквами надпись из Корана: «Нет бога кроме аллаха и Мухаммед пророк его».

- Кто там с тобой разговаривает?- Из ворот появился старший сын Мухти.

- Это Гапур,- ответил юноша,- учитель истории здешней школы. У него дело к нашему отцу.

- О-о,- посмотрел тот на Гапура, будто изучая его,- к нашему отцу?!

- Извините,- сказал Гапур,- поздно, правда, но дело неотложное.

Гапура пригласили в дом и провели в комнату Мухти. В большой, жарко натопленной комнате он увидел старика, сидевшего посредине высокой никелированной кровати, на необычно толстой перине. Под спину и локоть его были подложены пуховые подушки. В руках он держал крупные черные четки и даже не шевельнулся, лишь еще заметным кивком большой головы, покрытой зеленой феской с длинной, почти до уха свисающей черной кисточкой, дал понять, что видит гостя.

Гапур заметил, как ускорилось щелканье отсчитываемых бусин на четках под неразборчивый шепот, и, с полминуты, ожидая, пока старик завершит свои молитвы, осматривал комнату. На трех стенах висели огромные ворсистые ковры, каких Гапур до этого еще не видел. И на полу были ковры такой же величины. На стене, у самой головы Мухти, приклеен большой, пожелтевший от времени лист бумаги, на котором был изображен глубокий старик с длинным посохом в руке. Гапур понял, что это портрет святого, почитаемого хозяином. Он еще в детстве видел такие рисунки, только меньшего размера. Их размножали и продавали из-под полы. Один из таких рисунков оказался и у родителей Гапура, которые тоже прибили его к стене и, чтобы мухи не портили, завесили марлевым куском.

Рядом с этим рисунком на стене висел большой групповой портрет, обрамленный позолоченной рамой: трое мужчин в кавказской одежде с пистолетами «маузер» на боку и с кинжалами.

«Наверное, это он сам,- подумал Гапур,- с братьями-бандитами». Гапур знал, что два его брата были убиты при нападении на колхозную ферму с целью грабежа, когда фронт Отечественной войны приблизился к Кавказу. Сам же Мухти был тогда арестован и осужден.

Наконец Мухти закончил молитву и медленно поднял на Гапура глаза. Поправив подушку под локтем, спросил о здоровье отца Гапура, матери, как это положено по ингушскому этикету. Потом спросил, зачем он пожаловал к нему в такой поздний час.

В это; время один за другим вошли сыновья Мухти и встали у кровати, рядом с отцом. Самый младший подошел к Гапуру.

- Я пришел по поводу вашего посланца к Сулейману,- начал Гапур, не ответив на расспросы Мухти об отце и матери.- Вернее, я пришел по поводу ваших претензий к нам с Сулейманом. И думаю, что так, без посредника, лучше.

Старик не выдержал прямого взгляда Гапура, без всяких вступлений задавшего ему вопрос: «Чего он хочет?» Взгляд этот заставил его спустить ноги с кровати и насторожиться. С таким взглядом он встречался не раз тогда, когда его уличили во враждебной деятельности против народа. Его большое тело будто сжалось, он нервно поправил на голове феску.

- Я просил,- поднял он глаза на Гапура, отказавшегося сесть на предложенный стул,- я просил оставить меня в покое, если я никого не убил из близких самого Сулеймана, к которым у меня нет никакого дела. Я просил, чтобы ты, молодой человек, не распускал по селу слухи о том, будто я виноват в убийстве какого-то тракториста, которого я только знал как неполноценного человека без рода и племени. Я предупредил вас, чтобы вы, нападая на меня, не сделали вот этих моих сыновей кровными врагами себе. Они могут постоять за меня. Если этого вам недостаточно, я пожалуюсь властям, что вы не даете мне спокойно жить. Вы же знаете, что я нужный власти человек. Не зря же они меня возят на разные примирения на сходах. Не возят же туда Сулеймана хромого или там вашего отца.

Гапур почувствовал, что детское ощущение скачки на маленькой лошадке захватывает его. Труднее стало дышать. «Надо взять себя в руки,- мысленно приказал он себе.- Ты сейчас будешь говорить не за себя, нет. Могут ли быть обидными для учителя слова бесчестного человека? Но отец, но Сулейман... Мало того, что отец всю жизнь остерегался таких, как Мухти. Мало того, что в борьбе с такими рисковал жизнью Сулейман... Они хотят, чтобы и мы, дети этих стариков, ходили по улицам, опасаясь их?!»

Маленькая киргизская лошадка несла его вперед, и он ринулся навстречу опасности, позабыв всякую осторожность.

- До той поры, пока я не стал работать в этом селе, я не знал вас так хорошо,- тихо начал Гапур, не сводя полного презрения взгляда с Мухти.- К сожалению, здесь нет человека, который сказал бы о вас хоть что-нибудь хорошее, кроме тех, кто с вами заодно... Вам бы низко поклониться Сулейману, который все еще носит на себе след грязных рук ваших сообщников. Вам бы заставить всех, кто идет за вами, признаться в своих грехах...- Гапур набрал полную грудь воздуха.- Да, видно, правду говорят: пасмурный день может стать ясным, плохой человек хорошим - не будет! Мухти выпрямился.

- Если бы мои сыновья были мужчинами, ты бы мне этого не говорил. И если бы ты был не здесь, под крышей моего дома, я бы сам знал, как с тобой говорить. А сейчас скажи прямо, чего ты от меня хочешь, мальчишка?

- Я хочу, чтобы вы и ваше окружение держали ответна сходе людей нашего райцентра за то, что вы пытаетесь оживить обычай кровной мести - страшное зло прошлого. Вы пытаетесь натравить на меня ваших сыновей. У меня с вами нет вражды.

- Вы почему молчите?- заревел Мухти на сыновей.- Почему позволяете этому мальчику меня оскорблять?!

Гапур поочередно окинул взглядом сыновей Мухти. Он знал их немного. Старший работал бухгалтером в райпотребкооперации. Второй был директором райзаготконторы. Третий заведовал складом совхоза. Все трое в растерянности переминались с ноги на ногу, избегая взгляда отца.

- Ваши сыновья знают, что я прав,- ответил за них Гапур.- Возможно, кое-кто из них был бы и не прочь защитить вас, но они этого не сделают ни сейчас, ни после, потому что лучше вас видят жизнь, людей. Они не хотят жить в одиночестве. Люди отвернутся от них.

- Знаете что,- выдвинулся вперед старший из сыновей,- вы не милиционер, не прокурор и не ревизор. Вы прекратите...

Вдруг между ним и Гапуром встал младший.

- Отец!- Голос его зазвенел.- Гапур прав. Нам все труднее становится жить и работать здесь из-за твоих ненужных никому проделок. Я готов уехать отсюда куда глаза глядят. Выступите на сходе людей, скажите, что больше не будете мешать людям жить.

- Он прав,- поддержал его завскладом.- Я тоже так думаю. Люди глаза колют.

- Ах, вот как! Что же вы стоите?- обратился он к старшим.- Вышвырните их отсюда!- Старик встал во весь рост и задрожал всем телом.

Двое старших растерялись. Побледнев, они глядели то на отца, то на братьев.

- Через несколько дней ждем вашего решения,- дерзко заявил Гапур, упорно глядя в глаза Мухти.- А не то нам придется всем раскрыть ваше истинное лицо. Он вышел, не попрощавшись. Провожал его со двора младший сын Мухти, который за воротами, пожав Гапуру руку, сказал, что завтра придет к нему домой посоветоваться о своей дальнейшей жизни. Не отпуская руки Гапура, он признался, что с группой парней из Грозного решил поехать на стройку Сибири, а там подумает и об учебе. Гапур обнял парня и заторопился к Сулейману и Лизе, которые наверняка волновались, не зная, где он.

- Где ты был?- бросился к нему Сулейман.- Почему такой сердитый?

За пять минут ходьбы от дома Мухти Гапур не мог успокоиться, овладеть собой, все еще находился под впечатлением поединка с Мухти. Лиза смотрела на него с такой сердечной тревогой, что он невольно улыбнулся, тронутый ее чувством. Она тоже улыбнулась ему в ответ и сказала:

- Интересно, где могут гулять молодые ребята, когда на часах двенадцать ночи?

- Не гулял я,- устало ответил Гапур, чувствуя, как постепенно спадает напряжение,- ходил домой к Мухти и беседовал с ним о посреднике, которого он прислал.

- Как?!- вскочил Сулейман.- Ходил прямо к нему домой? Один в это волчье логово? У него же четверо сыновей, которые, как он болтает, по его указанию могут броситься и в костер!

- Нет,- ответил спокойно Гапур,- в этом логове волк-то он один. Его сыновья не такие дураки, как он думает. Они лучше понимают жизнь.

Гапур рассказал все подробности своего разговора. Лиза с обожанием смотрела на него, и ей было неприятно, что Сулейман отчитывал его за такую неосторожность и прямоту.

- Ты их еще не знаешь,- говорил он взволнованно.- Они способны на все, раз родились от него.

- Он бы и хотел,- невозмутимо отвечал Гапур,- чтобы они были похожи на него. Но у него ничего не получится. Время не то. Они сами не знают, как его унять. А младший сын - так тот вовсе собирается бежать.

- Нет, ты понимаешь?!- горячился Сулейман.- У меня на всю жизнь след от этих злодеев.

- Знаю,- ответил Гапур,- но тех злодеев уже нет. А сыновья Мухти не виноваты в этом.

- А бедный тракторист?- не унимался старик.

- Ив этом не они виноваты. Мы все виноваты в этом.

Зная хорошо таких людей, как Мухти и его сторонники, мы ничего до сих пор не говорили людям о них. Если бы их вовремя разоблачили, то на удочку к ним не попали бы наивные люди, слепые исполнители их воли.

Старик согласился с тем, что нужно вести большую работу среди людей, чтобы никто не попадал под влияние Мухти и его «приятелей». Вскоре он ушел спать.

Взбудораженные, взволнованные событиями вечера, молодые люди проговорили почти до утра.

Лиза сказала, что к ней обращались несколько девушек, которые жаловались на то, что их родители мечтают выдать своих дочерей замуж за выкуп. - Есть такие родители, Лиза, есть,- с горечью сказал Гапур.- Но почему эти девушки, которые жаловались, сами не воздействуют на своих родителей? Почему девушки не становятся горой за свою подругу, чтобы защитить ее честь? И наконец, почему наши девушки не развернут боевую работу против этих настроений? Ведь это же позор, когда девушку выдают замуж за калым! Жениха, своего будущего зятя, обдирают.

- Тебе это не грозит,- тихонько засмеялась Лиза, чтобы не услышал Сулейман.

9

Через несколько дней Гапур переехал на свою новую квартиру. Друзья помогли ему обставить ее первыми необходимыми вещами. Вечерами у него теперь всегда было многолюдно. Гапур только удивлялся, сколько, оказывается, у его товарищей интересных мыслей. Со своими предложениями они однажды отправились в райком комсомола. И оказалось, что идей хватило для большого развернутого плана работы, который райком и утвердил.

Лиза тоже не сидела в сторонке, как и Гапур, стала активисткой райкома комсомола.

Однажды она пришла к секретарю райкома комсомола и положила на стол перед ним два листа мелко исписанной бумаги. Тот с интересом прочитал.

- Так это же здорово!- похвалил он Лизу.- И эти девушки, что в вашем письме перечислены, не боятся своих родителей?

- Нет,- заявила Лиза решительно.

Девушки обращались к своим сверстницам с призывом не допускать браков и свадеб по отжившим традициям, когда родители берут за невесту калым.

- Это не будет против родителей,- сказала Лиза твердо.- Это открытое заявление о праве каждой девушки решать свою судьбу. Любящие родители не должны препятствовать счастью своей дочери. В нашем письме мы выступаем не против родителей, а против тьмы предрассудков, затемняющих их сознание, против пережитков шариата и адатов, оценивающих женщину как вещь, как чью-то собственность.

- Точно сказано,- одобрил секретарь.- «Наше счастье в наших руках».

- И мы на самом деле добьемся его,- заявила Лиза.- А тех, кто покорно будет гнуть спину под грузом пережитков, кто покорно пойдет на поводке феодально-байских правил и позволит за себя получать деньги, мы заклеймим позором.

Письмо девушек-горянок было опубликовано в районной газете. Оно вызвало отклик. Но находились и такие, кто проклинал авторов письма.

- О аллах!- возмущался Мухти.- Когда это было, чтобы девчонки заявляли своим родителям, что они сами себе хозяева. Ведьма она, эта дочь безбожника Солиха,- хмурил он брови.- Будь моя воля, я не позволил бы жить на свете этой девчонке. О, будь она трижды проклята аллахом! В колыбели душить бы таких, как она. Как могла подписать такое письмо моя внучка? О, пропади она пропадом.

В большой комнате, где в кругу семьи и близких родственников изливал свою злобу Мухти, установилась мертвая тишина. Было слышно лишь порывистое, словно у загнанного в ловушку зверя, дыхание тамады мюридов.

- Кто они, чьи это остальные ведьмы, что подписали этот позорный приговор своим родителям и вековым устоям?- ткнул он палкой в живот своего внука, державшего в руке газету со статьей.- Как, как могла попасть туда твоя сестра?! Почему ты не задушишь ее, как последнюю тварь?

Тот перечислил фамилии и имена девушек. Старик схватился за голову, встал и прошелся по комнате.

- Нет,- сказал он в ярости,- аллах защитит мою семью, сам уберет эту ведьму с моих глаз.

«Это работа Гапура - безбожника-учителя,- между тем про себя думал Мухти.- Он сбивает молодежь на такие дела. Он из-под самого носа вырвал у меня даже моего сына, который стал теперь его сообщником. Он должен поплатиться за это».

Старик вдруг оживился, стукнул палкой о деревянный пол. Никто не догадался, что в этот миг пришло ему в голову.

- Выйди вон,- указал он пальцем на своего младшего сына.- Ты такой же, как и он.

Тот упирался, но все же вышел. Выдворил он и своего внука, который с детства был недоразвитым и странным. Ему уже было лет девятнадцать, а он все еще играл с детьми. Учился плохо. Но у Мухти он был любимцем.

- Видел я недавно племянницу Гапура. Она шла с ним под ручку к Сулейману. Я помню ее с Зандара. Подросла, стала красивой. Пусть и не нашего вкуса их семья, но, может быть, взять ее в жены этому балбесу?- Он указал на дверь, куда был выдворен его внук.

По расчету тамады, дело это должно было вернуть молодого учителя в рамки шариата, затянуть в сети круговой поруки.

Действия Лизы не ограничились опубликованием письма. Под сотни злобных взглядов и трусливый шепот ревнителей старины она организовала обсуждение письма во всех соседних аулах. К ее радости и радости ее подруг, многие девушки-горянки их поддержали. Большую поддержку получили они и от партийных организаций...

Но среди ответственных работников нашлись такие, которых не устраивало боевое наступление против отсталых традиций. Ложно считая их исконно и нерушимо национальными, они невольно становились на сторону религиозных проповедников, затягивающих в свои сети наивных, малограмотных доверчивых людей.

Кроме того, некоторые из них, правильно понимая, что все идет от Гапура, он вдохновляет и распространяет неприемлемые для них настроения молодежи, на него и нацелили свои стрелы.

В омут старорежимных предрассудков окунулись и его бывшие школьные и институтские товарищи - Хасан и Усман. Способствовали тому их карьеристские замашки. Открыто неприязненными и даже враждебными стали их отношения с Гапуром. Он знал, что они не брезговали»^ клеветой на него. Так, однажды они пришли на прием к председателю райисполкома Иналукову и наговорили ему, будто Гапур пустил о нем слух, как о человеке, совершенно неспособном работать с людьми. Поэтому он, дескать, и раскритиковал проведенный им в Ангелеевке сход. Попутно они оговорили и секретаря райкома Алиева, который якобы, по их убеждению, из приятельских отношений старается выдвинуть Гапура заместителем председателя райисполкома вместо Усмана.

- Этому не бывать! - стукнул кулаком по столу Иналуков.- Алиев всего-навсего третий секретарь райкома партии. Ничего у него не выйдет! Сам может оказаться, понимаешь, как говорится, у разбитого корыта.

Расстроенный, возбужденный наговорами Усмана и Хасана, Иналуков пришел к первому секретарю райкома партии Саварову.

Всегда подтянутый, внешне медлительный, Саваров тем не менее умел сразу же уловить суть дела. Иналуков побаивался его, но уважал. Говорил Саваров словно для стенограммы: интонацией голоса, движением правой руки подчеркивая наиболее важные слова. Иной раз мог и оговориться, но тут же поправлял себя, находил наиболее верные, доходчивые по простоте выражения. Внимательный взгляд его изучающе смотрел на собеседника, будто проверяя, понимает ли он его.

- Я хочу пожаловаться вам на Алиева, который много берет на себя!- с порога заявил Иналуков.- Я знаю, вы его поддерживаете, но поддерживаете напрасно. Он окружил себя некоторыми интеллигентами, которые пытаются компрометировать меня.

Алиева первый секретарь знал как принципиального, честного работника, поэтому он был немного удивлен заявлением Иналукова. Но тут же догадался, откуда ветер дует.

- А не слишком ли большое значение вы придаете сплетням?- спросил спокойно Саваров.

- Это не сплетни,- продолжал горячиться Иналуков.

- В том-то и сила клеветы и сплетен,- продолжал тихим голосом Саваров,- что они иногда выбивают из седла даже волевых работников.

- Я верю тем, кто мне об этом говорил,- возразил Иналуков,- они ответственные работники.

- А те, на кого направлены их клевета и наговор? -спросил Саваров.- Они ведь тоже ответственные работники.- Саваров был давно уже информирован о происках Усмана и Хасана.

- Как же быть?- растерянно развел руками председатель.

- Так и быть... заставить работать этих псевдо праведных. Надо, чтобы они почувствовали ответственность за порученный участок. Занимались бы делом, а не чернили честных работников... Стыд и позор - тянутся к руководящим должностям, обливая грязью других.

- Что это значит?!

- Значит, что этот самый Хасан хочет быть вашим замом.

- Но ведь с ним Усман - честнейший человек.

- Да, куда уж честнее... Надеется на перевод в республиканский аппарат. Как мне стало известно, он уже давно готовится туда. Сам он и распускает выгодные для себя слухи.

- А мне он ничего не говорил.- Иналуков совсем растерялся.

- Он распускает слухи, что и вы ему усиленно помогаете найти теплое место через кого-то.- Саваров испытующе посмотрел в глаза Иналукову.

- Да нет, это совсем не так,- начал тот, отводя глаза.- Я ни с кем официально не говорил об этом, и мне никто не говорил. Правда, Киясов говорил, но это было давно.

- А вы согласны взять своим заместителем Хасана? -перебил его Саваров.

- Я ничего плохого о нем не знаю,- ответил Иналуков.

- Спешить не надо,- выйдя из-за стола, сказал Саваров.- Кадровые вопросы так не решаются. За кадры, в первую очередь, отвечает бюро райкома партии.

- А Усмана берут в республиканский аппарат,- поднялся Иналуков.- Киясов сам сказал, что перевод Усмана предрешен, понимаете. А насчет Хасана... Он мне нравится.

- Коллегиально решим,- ответил первый секретарь райкома.

- Киясов будет за Хасана,- многозначительно сказал Иналуков.- Он всегда протолкнет свое предложение.

- Нет, не всегда.

- Вы что, в самом деле?- уставился на него в недоумении председатель исполкома.- Плохо знаете Киясова?

Он еще хотел что-то сказать, но его перебил продолжительный телефонный звонок. Звонили Саварову из обкома партии.

Саваров слушал внимательно, чем дальше, тем больше на его лице выражалось удивление.

Из коротких ответов Саварова - «да», «нет» - Иналукову трудно было понять, кто на том конце провода. Он в нетерпении прохаживался по кабинету, ожидая, когда закончится разговор.

- Киясов?- не выдержав, спросил он, когда Саваров положил трубку.

- Нет,- лукаво, с хитринкой улыбнулся Саваров.- Киясова там уже нет.

- Что-нибудь с ним случилось?- испуганно уставился на него Иналуков.

- Ничего с ним не случилось. Его просто перевели на другую работу.

- Повышение?

- Как сказать,- загадочно ответил Саваров,- перемещение на другой участок.

- Расправились!- стукнул Иналуков кулаком по столу.

Эту новость Иналуков воспринял как собственную беду. В Киясове он привык видеть надежную опору для себя - ведь знал его почти четверть века.