Главная Стартовой Избранное Карта Сообщение
Вы гость вход | регистрация 28 / 03 / 2024 Время Московское: 6728 Человек (а) в сети
 

Книга вторая - Часть вторая

Книга вторая - Часть первая<<<


Книга вторая - Часть вторая

    

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Холод на перевале невыносимый. Ветрено. Не то что внизу, в долине. И спрятаться негде. Разве только потеснее прижаться к лошади, но и в этом мало проку. Ветер так пронизывает, что Хасану кажется, будто он и сквозь лошадь продувает. Тело словно свинцом налито, до того тяжелое. Хоть бы чуток погреться!

Хасан невольно завидует пседахцам. На их стороне по всему склону лес. Они могут разжечь костры. Тут же, где расположились сагопшинцы, голо, как на осмоленной бараньей голове. Даже сухого бурьяна и того нет. Чтобы на стоять не месте, Хасан ходит по перевалу и коня водит за собой на поводу. Не он один. Все делают то же самое. Иные, те, кто одет потеплее, сидят верхом на конях. То там, то тут кто-то с кем-то переговаривается, как в селе, когда под вечер в переулках собираются мужчины перекинуться новостями.

- Это не дело, - слышится голос Элберда, человека высокого, широкоплечего и немного сутулого, может оттого, что уж очень он велик ростом и потому все время пригибается, чтобы казаться пониже. - Пропадем мы тут.

Товмарза, пока Элберд не заговорил, принимал его со спины за Гойберда и все норовил приняться за свое: подтрунивать над ним. Сейчас Товмарза благодарит Бога, что не сделал этого. Не забыл он пощечины, полученной некогда от Элберда за насмешку. Она так и осталась неотомщенной. Примирения тоже не произошло.

- Еще одну такую ночь здесь проведешь, и уже не будешь годен ни дня войны, ни для дома, - досказал Элберд.

- У тебя нос слишком большой, - пошутил Гарси. - Он и притягивает к тебе весь холод.

Хасан еще с детства не любил Гарси. Бывает же так, что человек ничего тебе плохого не сделал, а душа к нему не лежит - и все. Теперь, когда Хасан узнал, что Гарси противник их примирения с Соси, он уже воспринимает его как врага и только молит Бога, чтобы помог ему уехать отсюда, не сцепившись с Гарси. Оттого и старается не попадаться ему на глаза. Не из страха, понятно, а чтобы не усугубить и без того трудное положение.

- Большой и горбатый нос - куда меньшая беда, чем такой вдавленный, как у тебя, точно казачье седло! - отпарировал тем временем Элберд.

Хасан в душе порадовался ответу Элберда. Молодец он, никогда в долгу не останется.

Гарси не обиделся. Он весело засмеялся и сказал:

- Оно, может, и не беда, большой-то нос, но и не грех бы тебе и запасной иметь, на людях с ним показываться. Но с таким заметным и от пули не убережешься.

- Ты лучше о своей башке думай, ее береги, о моем носе не тревожься.

Сообразив, что разговор грозит приобрести нежелательный оборот, Гарси «натянул вожжи».

- Э, Элберд, - сказал он, - я не думал, что ты такой обидчивый, шуток не понимаешь.

- Я не обиделся, - быстро остыл Элберд. Настолько быстро, что знающие его нрав удивленно переглянулись. - Я готов хоть до утра шутить. Давай, кто победит?

Кто-то, видимо боясь, как бы состояние не вылилось в скандал, в попытке перевести разговор на другую тему крикнул:

- Эх, нам бы сейчас теплую комнату да красивых девушек!

- И гармошку, - добавил другой голос.

- И без гармошки бы можно обойтись, - глубоко вздохнул Эл берд. При слове «девушки» он тотчас забыл о Гарси.

И Гарси тоже повернул свои шутки в другую сторону:

- Э, да ведь у Товмарзы есть что-то вместо гармошки... Как она называется, Товмарза, эта штука, которая сама играет?

- Гарафон, - ответил Товмарза нехотя.

- Граммофон, наверно, - поправил его Малсаг.

- Где ты его взял, Товмарза? - спросил кто-то. Товмарза медлил с ответом.

- С Терека привез, - ответил за него Гарси, как будто его на значили говорить вместо Товмарзы. - Когда мы на стороне кумы ков выступили против казаков... Ну и вещь!.. - улыбнулся он, до вольно накручивая ус на палец.

- Надо было и себе взять, чтобы другим не завидовать, - буркнул Товмарза.

- На кой мне музыка! Я себе коня привел. Диво, не конь! - гордо сказал Гарси. - А веселье ты нам устроишь.

- Не играет он! - пожал плечами Товмарза, метнув сердитый взгляд в сторону Гарси.

- Почему? Что с ним случилось? - спросили сразу несколько человек.

- Как же он будет играть, если нет пластинок, которые кладут в него? - Хасан узнал голос большеголового Ювси. - Товмарза думал, что это так, мусор. Вот он побил пластинки, на которых за писана музыка, круги такие черные...

Последние слова Ювси вызвали хохот.

- Не болтай, чего не следует! - гневно рявкнул Товмарза и весь вытянулся вперед, будто приготовился наброситься на Ювси. - Если бы у меня была такая же пухлая голова, как у тебя, я, может, все бы знал получше твоего!..

- А если положить на эту штуку чугунную сковородку, не заиграет? - спросил кто-то. - А, Товмарза?

- Что хочу, то и положу, хоть сковородку. Не ваша забота. Не успел затихнуть смех, как Малсаг серьезно сказал:

- Что ты положишь, это уж точно не наша забота, но то, что ты чужое взял, это забота наша.

- Правильно, - поддержали со всех сторон. - Некрасиво и позорно.

Гарси не согласился с этим.

- Смотря что взять. На войне испокон веков захватывают добычу.

- Мы не за добычу воюем, Гарси, - ответил Малсаг, - у нас со всем другая цель.

- Цель пусть будет любая, но, если она не приносит лично мне пользы, я не намерен подставлять голову под пули, - открыл свои мысли Гарси. - Всякими безделицами я себя позорить не собираюсь, но корову или лошадь увести - этого мне никто не запретит.

А запретит - пусть сам воюет.

- Ничего нельзя трогать! - отрезал Элберд. - Пусть это будет мой отец, но если я увижу, что он взял чужое, будет моим самым ярым врагом. Вот так.

- Сказал-то сильно, Элберд, - бросил Гарси, покачав головой. - Только хватит ли у тебя духу враждовать с людьми?

- К тебе не приду занимать!

- А помнишь ли ты, что на вражду отвечают враждой?

- Не ты ли собираешься со мной враждовать?

- Я или кто другой - это уже неважно.

- Чего зря языком чесать, - махнул рукой Элберд. - Возобновим разговор тогда, когда ты тронешь чужое. Хоть иголку.

- А может, сейчас скажешь то, что собираешься говорить по том?..

- Бросьте, хватит вам. Мы сюда не за тем приехали, чтобы скандалить.

- Вот потому я и сдерживаюсь, - ответил Элберд, стараясь казаться спокойным.

Гарси, увидев, что вмешались люди, совсем осмелел.

- Командир какой! Хочет, чтобы люди жили по его указке!

- Не по его, а по указке народа тебе придется жить, - вставил Малсаг. - Мы сюда не грабить пришли. Главное - предотвратить опасность нового кровопролития, а чужого добра нам не надо!..

- Что у вас за шум? - послышалось вдруг.

Увлеченные спором люди не заметили двух подъехавших всадников.

- Торко-Хаджи! - раздалось вокруг.

Старик ни на минуту не оставляет людей без внимания. Он появляется то тут, то там, и в каждом, кто видит его и днем и ночью бодрствующим, поднимается сила духа. Шутка ли, если такой старец противостоит непогоде и всем бедам, молодому и сам Бог велит постоять за народ, за село, за очаг свой.

Торко-Хаджи не стал допытываться, что произошло, он только сказал:

- Не допустите, чтобы дружба и согласие между вами нарушились. Будьте как родные братья в эти трудные дни. Помните: толь ко все вместе, дружно, как братья, мы сможем устоять против любой опасности!..

Восход солнца не принес желанного тепла, хотя ветер и утих. Хасану даже показалось, что стало еще холоднее. Но это, может, оттого, что уж очень он продрог за ночь.

Алханчуртская долина, как обычно, была, словно шалью, укутана туманом.

В душе у Хасана снова шевельнулась зависть при мысли о тех счастливцах, кто в этот час нежится в теплых постелях. И когда только кончится это скитание. Зверь и тот имеет свою нору...

Из тумана вдруг вынырнул всадник. Люди обрадовались, приняв его за гонца, который, может, несет им весть о снятии боевого охранения. Иные от нетерпения пошли даже навстречу всаднику. Увы, это был Амайг. Он ехал, чтобы разделить трудности со всеми односельчанами, и радости им никакой не принес. Правда, Хасану он ее принес. Разве само присутствие Амайга рядом - не радость? Все-таки брат.

- Как ты нашел нас? - удивился Хасан.

Амайг на вопрос не ответил. Он все оправдывался:

- Я вчера же поехал бы с вами, но дади не отпустил бы, а без коня ведь не уедешь. Вот и пришлось ждать, пока он уснет. Тай ком я удрал.

Исмаал приехал в полдень.

- Что нового? - спросил он, оглядываясь по сторонам и не вольно отметив присутствие неприятного ему Гарси. Правда, к тем, кого недолюбливал Исмаал, относился и Товмарза, но тот мешал не больше перепуганной собаки, что сидит в конуре, поджав хвост. Гарси - человек другой. Этого не припугнешь... А потому, пока не произойдет перемирия между семьями Беки и Соси, его лучше остерегаться.

- Здесь ничего нет нового, - ответил Малсаг. - Так и сидим, поглядываем на Терек. Как там?

- Я даже не заезжал домой. Вчера был в Ачалуках...

- Знаю.

- И не спал толком...

- А что думают ачалукские?

- С утра собирались выступить в охранение...

- Им не так трудно, как нам, - вмешался в разговор Элберд. - Им только надо следить за входом в ущелье у Даби-Юрта...

С минуту помолчали.

- Если бы не это дело, сидел бы я в Ачалуках и ел курятину, - заговорил Исмаал, - но, услыхав, что казаки снова зашевелились, задержался там ровно на столько, сколько нужно было, чтобы оседлать лошадь. В такой час уж не до того мне было, чтобы домой заезжать.

Хасан подошел к Исмаалу.

- Ну, чем там закончилось? - спросил он.

- Обвенчали. Этим и закончилось.

- Правда? - удивился Хасан.

- Правда! Мулла благословил дочь Соси в жены Хусену, - сказал Исмаал. - Теперь Соси пусть хоть век не мирится.

Гарси все слышал. Он сердито посмотрел в их сторону, но не заговорил. Одному против троих не устоять.

Днем Гарси исчез. Видно, поспешил сообщить об услышанном Соси.

- Он уехал потому, что знает: здесь поживиться не удастся, - сказал Элберд. - Ему нужна такая война, где можно хапануть чужое.

- Похоже, что не мы, а казаки будут хапать наше добро, - раздумчиво проговорил Ювси.

- Как у кумыков из Гушко-Юрта, - добавил Товмарза. - А мы, видите ли, не имеем права ответить им тем же.

Элберд понимал, что камушки эти - в его огород. Лицо его стало темнее тучи.

- Слушай, человек, вон казачьи села. - Он указал в сторону Терека. - Что же ты стоишь здесь? Иди туда!..

- Настанет время, пойду.

- Когда люди с победой войдут туда? Ты тогда станешь грабить? Ничего не скажешь - смел против мертвеца.

- Ради Бога, не начинайте ссору, - взмолился Малсаг.

- Не до того сейчас, - добавил Исмаал.

Арбы с провиантом прибыли в полдень. В арбе, которая подъехала к Хасану, сидел Мажи. Сискалы, сыры, яйца, мясо, даже куры - здесь было все, о чем и мечтать не могли. Женщины, каждая думая о своем муже или сыне, не жалея ничего, отдали все, что было в доме.

Посмотрев на Мажи, Хасан улыбнулся и подумал: «И набил же ты, наверное, сегодня свой живот, как люди в день свадьбы твоей матери».

После обеда Хасан вдруг почувствовал тяжесть во всем теле. Веки едва поднимались. Опутав лошадь, он пустил ее пастись, а сам лег на спину тут же, неподалеку. Земля еще была холодная, сырая. Прелью пахла прошлогодняя трава. Хасану нравился этот запах. Он с наслаждением вдыхал его полной грудью.

Солнце, светившее прямо в лицо, приятно щекотало. Кругом, куда ни кинь взгляд, было светло и спокойно. Туман рассеялся, и Алханчуртская долина и села, разбросанные в ней, были видны как на ладони; даже самое далекое село Кескем прекрасно просматривалось. День был тихий, мирный. Казалось, никто и угрожать не может. Хасан закрыл глаза. Ему представилось, что он на пахоте и словно бы прилег отдохнуть в послеобеденный час. Слышно, как лошадь жует сухую траву, как она похрапывает, будто простуженная. Вдали ржали кони. Совсем как на пахоте.

- Пусть бы уж они начинали свою войну, - услышал Хасан. Это был голос Ювси. - Надоели эти ночи в степи...

- Надо бы разведать, что они там думают, - сказал Элберд. - А что, если, пока мы здесь стоим, они у Магомед-Юрта перейдут перевал и ударят с долины?

- Так что, по-твоему, Торко-Хаджи не думал об этом? - вмешался кто-то другой.

Хасан не посмотрел в сторону говорящего. Он задумался над словами Элберда.

- Думаешь, он позволит этим гяурам обмануть себя? - продолжал кто-то незнакомым голосом. - Как бы не так!

- И все же лучше бы разведать, - настаивал на своем Элберд.

- Как это делают на войне? Посылают людей в разведку... Вот бы пробраться в Моздок...

- О Моздоке и думать нечего, - проговорил Исмаал как бы сам для себя. - Хоть бы в хутор к Федору попасть. Уж он-то бы сообщил все, что знает.

Хасан слушал Исмаала с большим вниманием. В голове его быстро рождались всякие мысли.

- А если Федор заодно с ними, с казаками? - спросил он вдруг.

- Федор? Ну нет! Он за советскую власть. Я это твердо знаю! - уверенно сказал Исмаал. - Я за это время не раз бывал у него. Вот только теперь не попадешь.

- Хорошо такому, кто на казака смахивает, куда хочешь пройти сможет! - подумал вслух Элберд.

Хасан невольно вспомнил, как Митя не раз говаривал, что он, Хасан, похож в своей одежде на казака. Может, и правда рвануть? Но, как бы отвечая на его мысли, Исмаал в этот миг сказал Элберду:

- Никому сейчас не пробраться. Разве что по небу да под землей. Посылать в такое время туда человека равносильно тому, чтобы на смерть отправить.

- Верно говоришь! - согласно закивали несколько человек.

- Весь день Хасан провел в раздумьях, и никто не знал его мыс лей... Даже Исмаалу он ничего не сказал, боясь как бы не воспротивился. Правда, Амайг был с ним заодно, но, решив, что он еще мал, Хасан ничего и ему не сказал. Под вечер он поделился с Ювси, стал сманивать его с собой. Ювси сначала было согласился, но потом передумал, и Хасан пожалел, что проговорился ему. Амайг все пытал Хасана, что он надумал. Особенно после того, как он попросил у Амайга револьвер.

- Хочешь подкараулить Саада? -Нет.

- Пойдешь в Моздок?

- Нет.

- А куда же ты?

- Вернусь, расскажу.

Амайг дал ему револьвер. Хасан оставил свое ружье. С наступлением темноты его уже не было в лагере. Хватились скоро, но никто не знал, куда он ушел. Ювси тоже ничего не сказал. Может, побоялся, чтобы не сочли за труса?..



2

Хасану вспомнилась ночь, когда он шел в Витэ-балку, чтобы увести лошадь Товмарзы. Страшная это была ночь, страшным был и его путь, но по сравнению с сегодняшней ночью и сегодняшним путем то было ничто. Витэ-балка - не Терек. На Терек не каждый осмелится пойти. Хасан идет по велению сердца, и это придает ему решимость. Вокруг ни души, только темень на страже его покоя. Она сгустилась настолько, что кажется, весь шум и все звуки ночи окутала собой. Хасану на минуту почудилось, что где-то далеко впереди завыл волк, но он прислушался и понял - это собака. И стало на душе чертовски радостно, как у человека, который после долгого отсутствия подъехал вдруг к своему двору и услыхал лай своей собаки. Только радость была недолгой. Чем ближе к цели, тем больше им овладевали мысли об ожидающей опасности там, в чужом селе... Хорошо, что он не на коне, в темноте могут и не приметить. Собачий лай все ближе, теперь уже целый хор брешет. Хасан не уверен, то ли это село, в котором живет Федор. Наконец из тьмы вдруг вынырнули покрытые инеем деревья, а рядом с ними Хасан заметил и невысокий плетень. Из-за него неожиданно выехали два всадника. Хасан с деланным безразличием шел прямо в село. Всадники пустили коней ему наперерез. Хасан изо всех сил старался казаться спокойным, но сердце предательски стучало, а ладонь, крепко сжимавшая в кармане рукоять револьвера, вся взмокла.

- Эй! Стой! - крикнул один из всадников, словно боялся, что не догонит ходока, если не остановит.

Хасан не заставил повторять приказ: может, примут за мирного человека и проедут мимо. Ну а коли нет, тогда Хасан пустит в ход оружие. Всадники приблизились, и, к своему удивлению, Хасан услышал незнакомую речь. Это несколько успокоило его. «Значит, не казаки! - подумал он. - А кто же? Кабардинцы или осетины?» В том, что это не кумыки, он был уверен. Кумыки все сейчас в Сагопши, в Пседахе и Кескеме. «Наверно, заблудился, - решил Хасан, - и попал совсем не в то село. Но куда же?»

Всадники встали по обе стороны Хасана, словно арестовали его. Один спросил, кто он такой. Хасан ответил на вопрос и в свою очередь, поинтересовался, кто они.

- Кабардинцы мы.

- А что это за село? - совсем осмелел Хасан.

- Бековичи.

Хасан знал, что так называют Гушко-Юрт. Он удивился, что делают кабардинцы в этом опустевшем кумыкском селе? Хасан уже хотел спросить об этом, но один из всадников опередил его и сказал:

- Куда путь держишь? Хасан ответил.

Всадники недоуменно переглянулись.

- А не слишком ты храбрый? Или, может, не знаешь, что казаки собрались войной на вас?

- Знаю.

- В таком случае как же ты решился идти прямо к ним в руки? Смерти ищешь?

Хасан секунду помолчал и спросил:

- А когда они выступать собираются?

- Нам не докладывали. У нас одна забота: возвращать всех путников назад, чтобы не допустить столкновения между казаками и вами. Нас много здесь - целый отряд поставлен. На всех подходах. Удивляюсь, как это ты проскользнул? Но дальше не пойдешь. Возвращайся назад.

Хасан стал просить, чтобы его пропустили, убеждал, что по его, мол, одежде никак не определишь, ингуш он или нет, что там, куда он идет, у него есть друг, много друзей. Говорил и сам верил, хотя, кроме Федора и Нюрки, никого в станице не знал...

Всадник что-то сказал своему спутнику, видно, советовался. Наконец он проговорил.

- Ладно. Мы пропустим тебя. Только спустись вниз и иди берегом реки. Если пойдешь верхом, обязательно напорешься на казаков. Хасан заспешил, словно боялся, как бы они не передумали и не вернули его. Терек оказался совсем близко. Он был удивительно спокойным, словно изнемог от длинного своего пути. А жаль. Будь он бурным и шумным, Хасану легче было бы скрываться. Сейчас приходилось думать о каждом шаге, ступать с осторожностью кошки. Сверху донесся стук конских копыт. Хасан остановился и прислушался. Похоже, там много всадников. Он ускорил шаг, под ногами зашуршала осыпь.

- Саня, слыхал? - донеслось до Хасана сверху. Говорили по- русски.

«Казаки!» - остановился как вкопанный Хасан.

- Что слыхал? - переспросил другой голос.

- То ли галька осыпалась, то ли ледок хрустнул.

- А-а, это, наверно, заблудшая скотина.

- Что-то непохоже на скотину. Уж больно подозрительно все прекратилось.

- Да ну, не говори ерунды. Тебе только и знай мерещатся враги.

- И все-таки надо проверить, что это был за треск.

Хасан стоял, плотно прижавшись к ровному, как стена, обрыву, увидить его сверху было невозможно.

- Давай спустимся вниз, а, Санек? Посмотрим, что там такое?

- приставал казак к товарищу.

«Будь проклят твой отец, - выругался в душе Хасан. - Если ты посмотришь на меня, то на другого тебе уже в этой жизни смотреть не придется. Спускайся!»

- А что ты мне дашь, если там никого нет? - спросил тот, ко го называли Саней. - Десяток патронов, идет?

- Идет!

Оба взяли с места рысью. К счастью Хасана, берег был такой крутой и высокий, что спуститься можно было, только объехав вкруговую. Хасан успел найти себе более укромное место - в большом углублении в обрыве. Всадники - один по дороге, а другой держась ближе к берегу - медленно приближались к нему. Хасан затаился словно неживой, боясь, как бы даже дыхания его не услышали. И те проехали мимо. Но не успел топот копыт затихнуть, как Хасан снова услышал его, - видать, решили вернуться. Не доезжая до Хасана всего шагов десять, всадники остановились.

- Откуда-то отсюда донесся треск, - сказал один.

- «Отсюда, отсюда», - передразнил другой. - И теперь не веришь, что здесь никого не было? Ну и рыскай себе, а я поднимусь наверх. Кто знает, пока мы здесь крутимся, там, может... Хлестнув коня, казак ускакал, спустя минуту и другой припустил за ним.

Не встретив больше никого, Хасан благополучно добрался до села. Некоторое время он стоял у околицы и размышлял, не обойти ли вокруг. Наконец он решил, что идти прямиком, пожалуй, безопаснее - в обход, чего доброго, на пост напорешься. Хасан довольно смело вошел в село, будто к себе в Сагопши. В домах еще спали, только собаки уже пробудились и брехали на все лады, и Хасану казалось, что брешут они неспроста, будят народ: ловите, мол, пришельца. На счастье, навстречу никто не попадался, ни души. Можно было подумать, что, кроме собак, в селе никого и нет. Хасан шел не сбавляя шага, спешил как можно скорее добраться до цели.



3

Калитка в воротах Федора была наполовину приоткрыта. У конуры сидела и тявкала небольшая собачка. Хасан приласкал ее, она завиляла хвостом, обнюхала гостя и побежала за ним. Федор не сразу узнал Хасана. Легко ли, если видел в последний раз мальчишкой, а сейчас перед ним взрослый мужчина, хотя ростом и невелик.

- Посмотри на него! - воскрикнул Федор, обхватив гостя за плечи и крепко сжав его. - Какими судьбами? Как сюда-то попал? Не успел еще Хасан ответить, как Федор потянул его в дом, там опять засыпал вопросами. Когда Хасан объяснил Федору, откуда и как он добрался, тот покачал головой:

- Так, парень, и без головы недолго остаться.

- И пусть, - махнул рукой Хасан.

- Пусть. Смерти захотел? Жить надо, а не погибать.

- А если не дают жить? Едва дождались перемен, и вот снова войну затевают. Кому она нужна?

- Тем, кому новая власть не по душе. Офицерам, атаманам, богачам разным. Ты думаешь, казакам нужна война? Ничуть нет! За четыре-то года она всем надоела. Казак тоже хочет спокойно трудиться на своей земле, наладить расстроенное хозяйство, а офицеры ему говорят: «Бросай землю да хозяйство и готовься к войне. Бей горцев, а не побьешь - они прогонят тебя с земли».

- Кто прогонит? - перебил Хасан. - Мы, что ли? Зачем нам казачья земля? Сполна хватит той, что отобрали у Угрома да у Мазая...

- Я-то понимаю, что это бредни офицеров, которые спят и во сне видят, как бы посеять вражду между горцами и казаками. Раньше я этого не понимал, а теперь знаю. Они больше всего боятся, как бы горцы и казаки не примирились. Тогда, чего добро го, новая власть укрепится, а им, офицерам да атаманам, придет конец. Они, брат, хитроумны. Вон чего в Бековичах натворили! Напрасно ваши дали себя обвести, хотя, конечно, хорошо, что они пришли на помощь кумыкам. Но зачем же было врываться в наши хутора, наносить такой урон?

- Верно, мыслимое ли дело, ворвались, словно абреки! - встала жена Федора.

- Это как раз то, чего добивались офицеры, - прервал ее Федор. - Теперь у них есть причина балабонить, что мол, какой же мир между казаками и горцами? Не могут, мол, они жить в мире, а потому и надо всех их перебить...

- Когда же это они собираются нас перебить? И с какой стороны готовят нападение?

Федор пожал плечами и через минуту сказал:

- Кто знает? Пока нам известно только то, что терские и сунженские казаки готовы начать войну.

Хасан нахмурился. Федор не видел выражения его лица - лампа без стекла почти не освещала комнату, но он заметил, как руки Хасана, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. Федор вздохнул и сказал:

- Возможно, все еще обойдется. Четыре дня спорят. Говорят, если большевики возьмут верх, все кончится миром. Многие уже отошли от Лымаря и примкнули к большевикам... А осетины и кабардинцы с первого же дня съезда на стороне большевиков.

- А кто это Лымарь? - спросил Хасан.

- Казак из Терской, - невольно буркнула жена Федора и, на тянув одеяло, повернулась к стене. Не очень она, видно, жаловала того, о ком шла речь.

- Полковник он, - сказал Федор. - За ним все офицеры и богатые казаки. Он-то и заварил всю эту вражду. Только я не думаю, что казаки пойдут за ним. Тоже ведь настрадались. Им не больно- то снова воевать хочется.

- Ты смотри, разговаривает, как сам Лымарь. Так и он, говорят, думает. Даже надеется, что на съезде его поддержат.

- Какой еще съезд? - удивился Хасан.

- Сидевший в темном углу Федор, худющий, с заострившимися плечами, показался ему всадником в черной бурке.

- Разве ты не знаешь? В Моздоке сейчас идет съезд народов Терека. Уже четыре дня. Там и решают, как дальше жить.

Хасан опустил голову. Не все он понимал. О том, что большевики стоят на одних позициях, а офицеры, атаманы и богатые казаки на других, Хасан знал. Знал он также, что эти вторые против новой власти. На Дону было так, здесь тоже, наверно, так. Но вот как же это большевики со своими врагами собрались на одном съезде? Этого Хасан никак не понимал. «Разговор с врагом можно вести только оружием», - думал он.

Какое-то время Хасан молча сидел и смотрел в одну точку. И, будто поняв его раздумья, Федор вдруг сказал:

- Видишь ли, парень, получается настоящая неразбериха. На сегодняшний день в Моздоке три власти. Одна - Совдеп, другая - казачье-крестьянский совет во главе с Лымарем, третья...

Хасан совсем с толку сбился. «Казачье-крестьянский совет... Почему в нем офицеры и почему во главе его стоит полковник? Крестьяне и офицеры? Это все равно что война и мир. Как же это так получается, что здесь они вместе?»

- Властителей много, только власть неизвестно какая, - вновь донесся голос от стены - голос хозяйки дома.

- Будет и власть, власть Советов! - уверенно сказал Федор. За тем, несколько поколебавшись, добавил: - Если, конечно, большинство на съезде встанет за это. И мир будет, если захотят...

Почувствовав в голосе Федора неуверенность. Хасан окончательно потерял спокойствие. Его пальцы опять сжались в кулаки, которыми он тихонько стал бить по коленям.

- Ты тоже был на том съезде, Федор? - спросил Хасан, почему-то понизив голос до шепота.

- Был. Я делегат. Говорят, там сегодня будет выступать Киров. Слыхал о нем?

- Киров? Киров здесь? - вырвалось у Хасана.

Он не раз слышал это имя, и ему очень захотелось увидеть Кирова. Киров должен, обязательно должен поддержать горцев. Когда он прислал своих людей, то ингуши ведь отказались идти на Петроград, отказались выступить против большевиков! Весь полк отказался!

- Федор, а как бы мне попасть туда?

- Куда? На съезд?

- Да. Мне очень хочется послушать Кирова.

- Э-э, парень, это невозможно и очень опасно. Во-первых, на этом съезде нет ни одного ингуша и чеченца, их не пригласили. Ясно дело, съезд ведь создал Лымарь да его сподручные, во-вторых, если кого из ваших увидят в Моздоке, едва ли выпустят живым.

- Не только в Моздоке, и в станицах не дай бог показаться, - добавила жена и просительно взмолилась: - Езжай домой, пока голова цела, сынок, здесь опасно. Себя не жалеешь, так хоть мать свою пожалей!

Хасан приуныл. Вернуться, так и не узнавши, что задумали казаки? Что люди скажут?..

- Вот бы реку перейти, в Моздок попасть... - проговорил он, вопросительно глядя на Федора.

- Через реку если только на крыльях... Там такая охрана на мосту поставлена...

Все дороги, выходит, перекрыты. Кроме одной: что домой ведет. Да и та небезопасна. Казаки, они всюду рыщут.

В комнате наступила тишина. Словно придавленный темным потолком, Хасан опустил голову. Хозяйка не предлагала ложиться спать ни мужу, ни гостю. Чуть забрезжил рассвет - Хасан поднялся.

- Поторапливайся, жена, - сказал Федор. - Мне тоже пора. До съезда надо у себя на заводе побывать.

- Свез бы Нюрке пару охапок сена, - укоризненно сказала хозяйка. - Травинки у них нет.

Женщина говорила, а сама все на Хасана поглядывала, словно думала: «Уежай-ка ты подобру-поздорову, не ровен час беду на нас накличешь!»

- Отвезу, так и быть. Собирай скорей поесть.

- А где Нюрка? - спросил Хасан. Ему уж давно хотелось узнать о ней, да новости, которыми его ошарашил Федор, отвлекли его.

- Нюрка замуж вышла, - недовольно буркнул Федор. - Не за хотела больше с нами оставаться. Я отговаривал ее, время вон какое, не поймешь, чего делается. Переждала бы чуток...

- Чего ждать-то? - донесся от плечи голос жены. - Девка по душе себе пару нашла, а ты все покою не даешь.

- Хороша пара. Чем юлить вокруг офицерья, лучше бы о скотине своей позаботился. Из отцова дома выделился, а сам ни в чем толку не знает. Никудышный домишко построил, и то всем миром ему помогали... Не хозяин он.

- Ладно уж. У самого-то хозяйство хуже некуда. Федор молча вышел. Хасан последовал за ним.

- Делать нечего, - вздохнул он. - Надо домой пробираться. Приникнув к уху Хасана, Федор прошептал:

Погоди, что-нибудь придумаем...



4

Телега со скрипом подскакивала на кочках и наконец остановилась. Спрыгнув на землю, Федор быстро пошел. Шаги скоро затихли, и послышался женский голос. Хасан узнал - это Нюрка.

- Как ты рано приехал! - сказала она.

- Приехал, чтобы твоя корова не околела с голоду.

- Не ворчи, - попросила Нюрка. - Заводи лучше телегу во двор, небось ведь сено привез?

Федор не ответил на ее вопрос.

- Хозяин-то твой дома? - сердито спросил он.

- Нету. И не ночевал. Не знаю, куда подевался.

- Где ему быть? С офицерьем крутится. Ждет, как собака, кто кость послаще кинет.

- Может и так, - ответила Нюрка тоном полного безразличия и добавила: - Так заводи телегу, я сейчас вилами живо его поскидаю.

Телега тронулась.

- Не нужны вилы? - сказал Федор.

- А как же иначе?

- Руками бери.

- С чего это руками?

- Сейчас узнаешь.

- Не пойму я тебя. Есть вилы, а сгружать руками, где это вида но?

- Там, под сеном, человек лежит.

- Какой еще человек? - удивилась Нюрка.

- Обыкновенный...

Отец и дочь стали скидывать сено.

Хасан наконец увидел над собой небо, но это продолжалось только мгновение. Открыв глаза раньше времени, он засорил их.

- Беги в сарай, - сказал Федор, а сам повернулся к воротам: нет ли прохожих. Хасан кубарем скатился с телеги, прикрывая ладонью глаза.

- Глаза засорил, - сказал он виновато уже в сарае.

- Дочка, ну-ка глянь, что там у него. Ты зорче будешь, чем я.

Прохладные мягкие пальцы раздвинули веки Хасану, и он увидел Нюрку совсем близко, увидел тронутое желтизной лицо. Вмиг вспомнился день, как он, продав в Моздоке дрова, на пути домой хотел поделиться с Нюркой деньгами, вырученными за коня Фрола. Тогда Нюрка тоже стояла перед ним совсем близко, как сейчас, только лицо у нее в ту пору было бело-розовое.

Кончиком головного платка она стала прочищать Хасану глаза -один, потом другой.

- Узнаешь его? - спросил наконец Федор.

Нюрка пристально всмотрелась в Хасана и, может, чтобы получше разглядеть, слегка даже откинулась назад, но, видно, так и не признала. Обернувшись к отцу, она отрицательно покачала головой.

- Получше посмотри, - улыбнулся Федор. Нюрка еще раз пробежала взглядом по лицу Хасана.

- Не знаю я его. Чего в загадки играешь? Скажи лучше, кто он.

- Помнишь, ты однажды водила двух парней к Фролу на уборку хлеба? Двух ингушей?

- А-а, теперь узнаю! - вскричала Нюрка, чуть не подпрыгнув на месте.

- Ну, поторапливайся, - переменил разговор отец. - Не время сейчас охи-ахи разводить.

Хасану в эту минуту действительно показалось, что она девочка. Босоногая девочка, как и много лет назад.

Синие глаза ее горели, как и тогда.

- Так нежданно-негаданно свалился с неба! Разве узнаешь? - приговаривала Нюрка, улыбаясь.

Но лицо ее удивительно быстро изменилось. Помрачнело и погрустнело. Глаза, которые минуту назад были как ясное небо, стали похожи на серые дождевые тучи.

- Ты как сюда попал? Опасно ведь.

И Хасану показалось, что в ее грустных глазах загорелись искорки тревоги за него.

- Ничего, что опасно! - махнул рукой.

- «Ничего!» Здесь убивают. Как узнают, что из ваших, сразу... Вчера я ходила за водой, сама видела, как у Терека одного сабля ми зарубили. А он, бедный, закрывался руками, наверно, просил не убивать. Большую вражду они с вами затеяли.

Хасан обратил внимание, что себя Нюрка от тех, кого называла она, отделяла. А Федор ведь говорил, что муж за Лымарем и офицерами пошел.

И, как бы подтверждая отцов рассказ о зяте, Нюрка добавила:

- Мой и то совсем покой потерял. Ждет не дождется, когда война с вами начнется.

- Чего же он коня своего не кормит? - сердито бросил Федор, как же воевать-то без коня! Ваша кляча и до Терека не дотянет.

Небось надеется разжиться добрым конем у ингушей? Нюрка сделала вид, что не слышит отца, повернулась и, выйдя из сарая, пошла к дому.

- Идемте в тепло, чего мы тут зябнем, - предложила она.

- Федор направился к телеге, а в это время в воротах вдруг по казался человек. «Не муж ли?» - подумал Хасан. Рука невольно потянулась к карману, где лежал револьвер.

- Вот один вояка идет, - сказал с издевкой Федор. - Тоже, на верно, готовится к войне, хотя только что с одной вернулся.

Федор косо глянул на дочь и добавил:

- Деверь твой идет!

- Сама вижу!

Хасан уже не слышал их. Его удивленные глаза впились в приближающегося человека. .

«Не может быть, - говорил про себя Хасан. - Неужели это он?

Тот же нос с горбинкой, и лицо, и чуб».

- Убираться нам надо, - сказал Федор, - влезай скорее на телегу.

Хасан стоял на месте, словно и не слышал Федора. Тот, что пришел, не доходя пяти-шести шагов, тоже вдруг остановился как вкопанный, будто чего-то испугался.

- Это на самом деле ты или мне только кажется? - спросил он, чуть придя в себя.

- Не кажется, Митя! Это я!

Они кинулись друг к другу, крепко пожали руки, а сами глядели один на другого, не веря глазам. Особенно был ошарашен Митя.

- А я-то ведь сообщил всем, что тебя убили, - сказал он.

- Знаю.

Федор и Нюрка удивленно смотрели на обоих парней и ничего не понимали.

- Как же ты сумел уйти от них? - нетерпеливо спрашивал Митя.

- Очень просто. Видно, не суждено мне было в тот раз умереть.

- Расскажи, как все произошло?

- Потом, - махнул рукой Хасан.

- Заходите в дом, там и наговоритесь, - предложила Нюрка. Ей и самой не терпелось узнать, о чем это они говорят и откуда Хасан знает ее деверя.

- В этом доме не больно-то наговоришься. Не дай Бог, хозяин явится, - предостерег Федор.

Митя тоже с тревогой глянул на Хасана. Кто-кто, а он-то знал, что грозит его приятелю в этих местах. Похлеще, чем на войне. Митя лихорадочно соображал, что делать.

- Пожалуй, тебе сейчас лучше здесь побыть, - сказал он наконец, глядя на Хасана. - За эти дни, может, все успокоится. Сей час все дороги перекрыты и каждого путника видать как на ладо ни...

Хасану делать было нечего. Он только согласно кивал.

Вскоре Федор уехал, недолго задержался и Митя. Спросил только у Нюрки о брате, и вместе с Хасаном они пошли со двора. Как Нюрка ни уговаривала их перекусить, задерживаться не стали.

Ветхий Митин домик был поблизости, через пять-шесть дворов. Родители Мити очень старые, под стать своему дому. Сын познакомил с ними товарища. Сказал, что это тот самый, про которого он им рассказывал, считая его убитым.

- Теперь будет долго жить, - сказал старик. - Так завсегда, ко ли пройдет слух, что человека убили, а он - вот он, явился, значит, век его будет долог.

Старушка перекрестилась, что-то при этом про себя прошептала и вышла.

Через минуту она вернулась, неся в руках три яйца.

- Вот это ты хорошо придумала, мама, спасибо, - обрадовался Митя.

- А как же? Он ведь с дороги, есть небось хочет. Сварить али, может, поджарить? - спросила старушка, глядя на Хасана. - Жира у меня, жаль, нет подходящего. Только свиное сало.

Хасан замотал головой.

- Не насилуйте парня, - сказал старик, - у каждого народа свои обычаи, нельзя так нельзя. Некоторые, например, едят кони ну, а я, убей меня, и куска ее в рот не возьму. Хотя знаю, что конь куда чище свиньи. Траву да овес ест, не то что всякую грязь...

Старику не ответили. Каждый был занят своим. Старуха у печки копошилась, а Митя с Хасаном повели разговор о том, как и что было.

- Поезд пошел не через Моздок, - рассказывал Митя. - Ехали через Беслан. В Гудермессе я сошел - и сюда. На пути в Назрани мы долго стояли. Там я и сказал о тебе... Очень расспрашивали в Назрани про тех двух ингушей, которых увели вместе с тобой. От куда да какие из себя...

Старик стал прислушиваться к их беседе. Он сам в былые годы не раз попадал в передряги, а потому любил погутарить. Сердце начинало биться, как в молодости. Только не много радости о войне вспомнить. Кто-кто, а старик-то знал, какие она беды приносит. У него у одного двух сыновей унесла, будь она проклята. Теперь вон тоже все о войне говорят. Чего надумали: воевать с соседями, с которыми испокон веку бок о бок живут. Два сына осталось у старика. Один ждет войны, как пасхи, другой ненавидит ее. Совсем запутавшись в мыслях, старик тяжело вздохнул и вышел во двор...

Хасан коротко рассказал обо всем, что пережил.

- Та-ак, - сказал Митя. - Еще неизвестно, чем все это закончится. Не сегодня - завтра узнаем. Достаточно и того, что там на говорили за эти четыре дня.

- Я слыхал, будто сегодня будет выступать Киров, - проговорил Хасан, глубоко вздохнув и опустив голову.

- Кто тебе сказал? - удивился Митя.

- Федор.

- Я тоже слыхал. Многие ждут, что он скажет. Говорят, большевики призывают к миру и дружбе между народами, а он, говорят, стоит во главе большевиков нашей области. Значит, должен быть против войны.

- И ты будешь его слушать? - с завистью спросил Хасан.

- Если брат пропустит. Вчера он меня пропустил. Еще ведь не точно, будет Киров выступать или нет. Люди просто считают, что он не может не выступить... А знаешь что? - положив руку на плечо Хасану, добавил через минуту Митя. - Идем-ка мы вместе.

- Куда? - удивился Хасан.

- Туда. На съезд. Коли брат стоит у входа, возможно, мы оба и пройдем. Сам все услышишь. И Кирова увидишь...

- Эх, если бы это удалось! - Хасан ударил себя по коленям. Едва перекусив, они заторопились. В дверях столкнулись со

стариком.

- Куда ты его уводишь? - спросил он.

- Не сидеть же ему здесь. Заскучает.

- Не до веселья сейчас. Сами говорите, опасность большая. И его подведешь, и сам, не ровен час, беду наживешь!

- Ничего, отец, - успокоил Митя. - Мы и не из такого пекла выходили целехонькими.

Мать, не говоря ни слова, глядела вслед сыну и все крестилась, а он тем временем объяснял Хасану, как надеется попасть на съезд.

- Если нам не удастся вместе пройти, ты подождешь на улице и я вынесу тебе мандат.

- Какой мандат?

- Бумага такая. По ней проходят те, кому там быть следует, на съезде. У кого только мне его взять? У Федора, что ли, попросить? Лучше бы, конечно, у какого-нибудь осетина. Ты за осетина вполне сойдешь. У меня там есть один знакомый... А ты язык-то ихний знаешь?

- Ни слова, - покачал головой Хасан.

- Ну ладно! Спрашивать станут - скажи: кабардинец. На этом и порешили.

Улица, на которой расположен театр «Палас», довольно широкая сравнительно с другими. Дома тут добротные, иные даже двухэтажные, но Хасан на все это особого внимания не обращал. Он всякого навидался, его теперь не удивишь никакими городами. Хасан вглядывался в людей, что толпились около двух-трех домов, словно знакомых искал.

- Видишь вон тот дом? - толкнув его локтем, Митя кивнул в сторону двухэтажного дома возле театра. - Говорят, Киров там живет. А в театре этом съезд идет, - добавил Митя. - Народ весь туда пришел. Начала ждут.

- А Киров? - спросил Хасан. - Он здесь пройдет?

- И через двор может пройти. Там тоже дверь есть. А вон и Илюха! - шепнул Митя. - Брат мой. С ним тебе надо поосторожнее. Я пока один пойду, а ты побудь здесь, подожди меня. У нас с ним наперекосяк пошло, с Илюхой-то. Он все к офицерью прибивается. А мне они вот где! - Митя провел ладонью по горлу и за шагал к парадной двери.

Там по обе стороны стояли два казака с саблями на боку, с патронами на поясе и короткими винтовками за спиной. Тут же были два офицера. У этих винтовок не было, на поясах, туго стягивавших черкески, болтались наганы в сафьяновых кобурах. Оба они молчали и были какие-то мрачные.

Митя не возвращался. Хасан стал злиться. «Хоть бы вышел и сказал, что ничего не получается», - подумал он. Дважды прогарцевали мимо конные казаки, проходили и пешие, а Хасан все стоял, как мишень.

Время было уже за полдень, когда наконец отворились двери и народ повалил из театра. Чуть ли не первым выскочил Митя.

Хасан, сцепив зубы, ждал, что друг начнет оправдываться и объяснять, что произошло, но Митя, даже не заикнувшись о том, почему он не вышел, спросил:

- К тебе никто не подходил, ни о чем не спрашивал? Хасан зло сверкнул глазами и отрицательно покачал головой.

- Киров будет выступать вечером. В шесть часов, - зашептал ему на ухо Митя. - Тогда я тебя и проведу. Илюха поможет. А он не подсобит - так я уже там отыскал осетина одного. Обещал дать свой мандат. Только бы никто не прознал, что ты ингуш. Особенно Илюха. От него живым не уйдешь. Там на съезде большевик один выступал, с Кировым, говорят, приехал. Грузин он, Буачидзе его фамилия. Он сказал, что казаки им заявили: на мировую с вами не пойдут и большевиков, мол, на части разорвут, коли будут на этом настаивать. «А мы, - сказал Буачидзе, - стояли и будем стоять за мир между казаками и горцами».

Некоторое время друзья шли молча. Митя заговорил первым:

- Теперь люди ждут, каким будет слово Кирова.

- Чье слово? - услышали они голос позади себя. Оба оглянулись.

- А-а, это ты, Илюха?.. - смешался Митя.

Хасан исподлобья глянул на Илюху, когда тот поравнялся с ними. «Похож на Митю, - подумал он. - Только нос у него не такой. Тоненький, как щипцами зажатый, и под носом темные усики пучочком. У Мити их нет».

- Это кто с тобой? - глянув на Хасана, спросил у брата Илюха.

- Тот, о ком я тебе говорил... Кабардинец... Это он меня в Ростове от смерти спас.

- Ты вроде рассказывал, что он ингуш? - насторожился Илюха.

- Ошибся я. Он кабардинец! - ответил Митя чуточку растерян но.

- Кабардинец, значит? Так-так...

- Будь он ингуш - не пришел бы сюда, - выкручивался Митя.

- Это ты о нем просил сегодня? Чтобы в театр пропустил?..

- Нет. То я о казаке одном. Из Ищер.

- Берегись, братуха, - сказал он наконец, погрозил Мите пальцем, и свернул в узкую, улочку, что вела к его дому.

Проголодался, видно с утра, не до расспросов ему было.

Вечером, когда Митя и Хасан вернулись к театру, фонари освещали всю улицу - было светло. У входа стоял незнакомый усатый казак. Илюхи не было.

Оставив Хасана опять одного на улице, Митя стал протискиваться сквозь толпу к двери. И снова Хасан в ожидании ходил взад и вперед. Хотя ночь и холодная, зато на душе спокойнее - как-никак вечером легче избежать любопытных взглядов прохожих.

- Ага, ты тут? - услышал Хасан за собой чей-то голос. Обернувшись, он увидел Федора, с ним было несколько чело век. Это оказались рабочие с чугунолитейного завода братьев Рязайцевых. Узнав, что на съезде будет выступать Киров, они попросили своих делегатов провести их в театр.

Хасан хотел объяснить, что ждет Митю, но Федор не дал ему открыть рта.

- Забирайся к нам в середину и не зырь по сторонам. Хасан так и сделал и оказался внутри здания. Он с любопытством стал рассматривать росписи на стенах. Но вот откуда ни возьмись прибежал Митя.

- О, ты уже... Пошли, пошли, - заторопил он Хасана. Хасан последовал за Митей вверх по узкой железной лестнице,

а сам все оглядывался, не мог глаз оторвать от нарисованного на стене человека, наступившего на шею поваленного льва. «Неужто и в жизни бывают такие богатыри?» - подумал Хасан.

Но вот они оба прошли на балкон. Он забит людьми. В лицо пахнуло духотой. Хасан посмотрел вниз и ахнул: там тоже яблоку негде было упасть. Зал был похож на большущий длинный вагон. У противоположной стены, прямо напротив балкона, на возвышении за длинным столом сидели человек десять. А чуть поодаль, стоя за чем-то вроде ящика (только много позже Хасан узнал, что это называется трибуной), говорил речь коренастый человек среднего роста.

- Киров! - толкнул Хасана в бок Митя.

«Совсем обыкновенный человек, - подумал Хасан, - похож на рабочего». Но вот до Хасана стал доходить смысл слов Кирова.

-... Большевики за власть народа. Для укрепления этой власти необходимо единение всех национальностей, населяющих ваш край. Здесь высказали мысль, что, дескать, советскую власть казаки признать готовы, но лишь после того, как разобьют ингушей и чеченцев. - Киров покашлял в кулак и продолжал: - Если стоять на такой позиции, то ведь и горцы могут, взявшись за оружие, начать войну с казаками, но при этом заявить, что, мол, советская власть нам годится, только без казаков хотим в ней жить. Нет, товарищи, так дело не пойдет...

Хасан торжествующе посмотрел вокруг.

-... Настало время, - продолжал оратор, - когда весь наш народ получил право строить новую жизнь. Мы царя сбросили, неужто же не сможем добиться, чтобы люди всех наций собрались вместе и порешили свою судьбу в мире и согласии, будь то казак, ингуш, чеченец или осетин?.. Мы начинаем понимать друг друга. Мы продолжим нашу работу дальше, и я надеюсь, что тогда с нами будут истинные представители других народностей. И мы в более спокойной обстановке...

- Чтобы мы сговаривались с этими дикарями? - раздалось из зала. - Не бывать этому.

- С ними только оружием можно говорить! - выкрикнул другой голос.

Киров тотчас отпаривал.

- Не слушайте этих горлопанов, товарищи, - спокойно произнес он. - Такое может сказать только враг советской власти!..

Из зала вспрыгнул на сцену казачий офицер. В руках у него был револьвер. Офицер не выстрелил, может, пыл поугас при взгляде на пулемет, что стоял рядом со столом, направленный в зал.

- Видите эту телеграмму? - закричал офицер, вынимая из левого кармана бумагу. - Она только что получена из станицы Слепцовской. Чеченцы ворвались туда, жгут дома, убивают казаков, их жен и детей!..

Поднялся шум. Многие повскакали с места, стали кричать, размахивать руками...

- Успокойтесь, товарищи! - поднял руку Киров. - Такие «телеграммы» фабрикуют очень просто. Не впервые господа офицеры прибегают к подобным трюкам, подстрекая народы к вражде и кровопролитию. И «телеграммой» такой перед нами уже не раз размахивали. Все это ложь!

- Ложь, говоришь! За азиатов хлопочешь! - раздался совсем рядом, над ухом Хасана, знакомый голос.

Хасан обернулся: это кричал Илюха, в руке у него был наган. Кто-то резко рванул эту руку и опустил вниз.

Хасан был потрясен: Илюха, брат Мити, хотел стрелять в Кирова?! В голове все перемешалось...

- Ну, погоди, я с тобой еще поговорю! - Это Илюха сказал уже Мите, который не дал ему выстрелить. - И за ингуша твоего, что кабардинцем называешь, схлопочешь сполна...

- Прекратите разговоры, - зашикали вокруг, - мешаете слушать.

Илюха вышел из зала.

Митя пробрался поближе к Хасану.

- Уходить надо. Илюха, сволочь, злой, как зверь, от него добра не жди. Не верит мне, что ты кабардинец.

Они стали проталкиваться к выходу. Вокруг недовольно зашумели.

Хасан жалел, что не удалось ему дослушать Кирова, но он уже твердо верил: есть на свете правда и она победит. Уверенность, с какой держался и говорил Киров, словно бы передалась Хасану. Ему не терпелось скорее попасть к своим и рассказать о том, что он услышал здесь...

Зал вдруг взорвался аплодисментами. Хасан остановился у самого выхода и на минуту снова вслушался в происходящее. Слова Кирова до него не долетали, но Хасан понял, что большинство находящихся в зале казаков поддерживают Кирова.

- Видишь, как казаки встают на сторону большевиков! Недалек тот день, когда офицерью каюк будет. Не видать Илюхе. прихвостню ихнему, офицерского чина. На тебе хочет выслужиться. На-ка, выкуси кукиш, так мы тебе и дались!

Последние слова Митя говорил уже за дверью.

Хасан выбрался вслед за другом. Они кубарем скатились с лестницы и выбежали на улицу.

Ночь была туманная и темная. Народу вокруг ни души. Тишина полная.

- Слава Богу, что такая темень, - сказал Митя.

Остановились они только у реки. Некоторое время прислушивались. Похоже, и здесь было спокойно. Все словно вымерло. Осторожно ступая, двинулись вдоль берега. Недолго пришлось им искать чужую лодку. Привязанная к колышку, она плавно покачивалась на волнах. Митя обеими руками схватился за веревку, сбросил петлю с колышка, подтянул лодку поближе к берегу, сделал знак Хасану: садись, мол. Затем и сам спрыгнул в лодку и взялся за весла.

Вскоре перед ними возникло что-то вроде стены. Это был другой берег.

Митя зашептал Хасану на ухо:

- Пойдешь влево и выйдешь на дорогу...

Хасан кивнул. Он и сам знал, как отсюда выбраться: держись Терека - не заблудишься. Хасан пожал руку другу и сказал:

- Спасибо за все, Митя. Ты - мужчина. Никогда не забуду...

- Да ладно тебе. Сам бы небось и не такое сделал... В другой раз приезжай. Скоро все войдет в берега. Видал, как люди против офицерья поднялись? Недалек день, когда Илюха хвост свой при жмет. Недельки через две все переменится.

- Приеду, обязательно приеду!

Хасан выпрыгнул на берег. Митя повернул лодку и быстро скрылся из глаз в ночной тьме.

Но с берега вдруг кто-то крикнул:

- Эй, кто там на лодке?

Услыхали, видать, всплески весел.

Хасан затаился в камнях.

Через некоторое время окрик повторился:

- Отвечай, или мы будем стрелять! - И следом трахнули вы стрелы.

Однако лодка исчезла. Всадники поехали мимо Хасана. Они еще раз выстрелили в темноту и ускакали.

Хасан двинулся вдоль реки, спешил выйти на дорогу, ведущую наверх. Он твердо знал, что вправо от этой дороги лежит Гушко-Юрт, а чуть дальше путь на Сагопши.

Трудно сказать, как это случилось, но Хасан явно заблудился: желанной дороги он не нашел. Решил идти по звездам - на юг. Долго Хасан плутал по бездорожью. Трава от туманной росы была мокрая, но он не замечал ни сырости, ни холода, ни пронизывающего ветра. Все думал только о дороге: где она? Как сквозь землю провалилась, проклятая. Вдруг показалось, что в темное небо подлили молока. Неужто светает?

Вскоре на горизонте вырисовался перевал. Хасан взял путь прямо на него. Он знал, что там кончается опасность: хребет контролируют ингуши. «Не к Магомед-Юрту ли я вышел?» - подумал Хасан, но местность кругом была малознакомая.

Совсем неожиданно Хасан вышел на дорогу, лесом направился вверх. Вдруг он услышал конский топот. Оглянулся. Удивление и радость смешались в душе: Хасан узнал Малсага. Даже подумать не успел, откуда он мог тут взяться, как Малсаг окликнул его:

- Э, Хасан, ты откуда?

- Из Моздока.

- Не может быть! - Малсаг недоверчиво оглядел земляка. Хасан рассказал обо всем, что видел и слышал.

- Надо скорее к своим пробираться, - добавил он, уговорить их разъехаться по домам. Нечего зря мучиться на холоде.

- Еще вчера ночью разъехались. Оставили для охраны дорог от каждого села по двадцать человек, а все остальные разъехались.

- Ну, если так...

Честно говоря, Хасан и радовался и нет. Уже очень ему хотелось самому сообщить людям добрую весть. Хасан опустил голову.

- Смотри, какой лес у Мазая! - прервал его раздумья Малсаг.

По обе стороны дороги высились ровные, как шомпола, граб, карагач, дуб, ясень. - Теперь все это будет принадлежать народу. Из этого леса мы построим в наших селах школы, как в Назрани.

Хасан пристально смотрел - вперед. Внизу, в долине, уже виднелся Пседах. По обе стороны, словно крылья огромной птицы, раскинулись Сагопши и Кескем.



6

- Не горюй, Кайпа, - уговаривала Миновси. - Он скоро вернется. Ничего не случится. Этот тоже с ним.

«Этот» - значило Исмаал. Жена уже потеряла всякую надежду, что он когда-нибудь осядет дома. В последнее время Исмаал то и дело в отъездах. Кайпа, понурясь, сидела перед остывающей печкой. Хасан, слава Аллаху, вернулся. Зато судьба Хусена тревожила бедную женщину. Он все еще находился в Ачалуках. В доме Кайпы сейчас жили кумыки из Гушко-Юрта. Семья Кайпы пока ютилась у Исмаала. Теперь, когда Хасан вернулся, в душе у бедной матери затеплилась надежда, что наступит на конец день - и все ее дети соберутся в доме, чтобы никогда больше не разлучаться. «Скорее бы!» - мечтала Кайпа.

Тревожило женщин то, что в селе вдруг созвали сход. «Зачем бы это! - размышляли они. - Может, все уляжется, люди вернутся домой и займутся вместо войны своими хозяйствами?»

К сожалению, о матерях на сходах не думают. Собираются там мужчины, все вопросы обсуждают мужчины. Решения принимают тоже они, а горе сваливается на головы женщин.

Кто знает, какое известие принесет сегодняшний сход.

Хоть Миновси и успокаивает Кайпу, но у самой на сердце тоже кошки скребут. Она уже устала задавать себе один и тот же вопрос: «Когда же наконец все успокоится»?

В комнату вбежала дочь Исмаала Залимат. За руку она вела Султана. Совсем уже девушка, Залимат была хороша собой. Кайпа любила ее, особенно нравилось ей, как та смеялась, тогда губы ее становились похожими на едва раскрывшийся алый цветок. Залимат от бега запыхалась. Каштановая прядь, выбившаяся из-под косынки, упала ей на глаза.

- Кайпа, он хочет с мальчишками идти к мечети, - сообщила Залимат, подтолкнув Султана вперед.

- Зачем, сынок? - спросил Кайпа, притянув его к себе. - Туда уже пошел Хасан. С кем же я-то останусь, если и ты уйдешь?

- Нани, я только послушаю, о чем там говорят, и прибегу на зад! - просительно взмолился Султан. - Вдруг Хасану и Маи придется куда-нибудь ехать, я скажу, и ты приготовишь им еды на до рогу...

- Они больше никуда не поедут. Хватит, - сказала Кайпа.

- Тогда зачем же они там собрались?

Кайпа ничего не ответила. Она снова погрузилась в свои раздумья. Султан чуть постоял и потихоньку выскользнул за дверь. Никто его не остановил. Залимат уже в доме не было - ушла за водой. Другие дети Миновси были заняты игрой.

Через минуту Кайпа подняла голову и, увидев, что Султана и след простыл, махнула рукой:

- Пусть идет. В кого же ему быть, как не в своих братьев? Од на кровь!

Султан с трудом протиснулся сквозь толпу, отыскал Хасана и встал рядом с ним. Знал, что брат не прогонит его.



7

Многое видела сагопшинская площадь. Много здесь сказывалось речей и о хорошем и о плохом. Бывали и стычки. Народ помнил все. Вот и сегодня горцы пришли сюда не только с привычными для них кинжалами, но и с винтовками.

Давно уже тут и Хасан с Исмаалом. Сначала они ждали, пока народ соберется, потом ждали, когда, наконец, говорить будут. Открылся сход недавно.

На ступеньки перед мечетью поднялись три старика. Шаип-муллу и родича Саада - Элаха-Хаджи Хасан знал хорошо. Третьего старца он видел впервые.

Следом за ним поднялся еще один человек - моложавый подтянутый мужчина с тщательно подправленными усиками, в коричневой смушковой папахе. И шуба на нем, крытая синим сукном, была с воротником из такого же меха.

Открыл сход Шаип-мулла.

- Ва, люди, аульчане! - начал он. - Тело не может жить без го ловы, народ - без власти, а поэтому сам бог послал нам царя, что бы он правил людьми...

- О каком это царе он говорит? - крикнул кто-то.

- Соскучился о царе, хочет снова посадить его на наши голо вы! - подлил масла в огонь другой голос.

Шаип-мулла, словно бы ничего не слыша, продолжал:

- Бог велит нам почитать царя, терпеть все, что он ниспошлет. Порой это трудно, люди срываются, и Бог прощает несдержанность. Так он простил и благословил свержение царя Николая и Керенского тоже. Но совсем без царя жить нельзя...

- Кого же ты поставишь царем? - спросили из толпы. По площади прокатился смех.

- Не скальте попусту зубы! - крикнул Шаип-мулла. - Царя не мы будем ставить, этим займутся те, кому следует. А нам пока на до выбрать власть в своем селе. Село без хозяина - что стадо без пастуха. Старикам не под силу тащить такое ярмо. Нам время отсиживаться дома, молиться да четки перебирать... Вот послушай те нашего гостя. - Шаип-мулла повернулся к незнакомцу. - Этот человек из Владикавказа. Он приехал поговорить с нами, совет дать и помощь, если попросим.

Гость расстегнул ворот шубы, покрутил шеей, точно проверяя свою готовность говорить. Затем, бросив поверх голов взгляд, заговорил так громко, будто обращался к ребятишкам, что сидели на заборе через дорогу.

- Люди, я такой же ингуш, как и вы. И я, и мой отец, и мой дед точно так же, как вы, натерпелись от царя Николая, пока он не отрекся от престола. «Вот, - подумали мы, - слава Богу, на конец -то можно свободно вздохнуть». Только видите, ничего пока не получилось. Вздохнешь тут, когда кругом войны...

- Так, говорят же, нет больше войны? С казаками словно бы замирились! - крикнул кто-то.

Гость повернулся на голос.

- Замирились? Не тут-то было. Не верьте рассказам...

Хасан крепко сжал руку Султана. Мальчик взглянул на брата: лицо его было хмурым. Бровь вскинулась, изогнулась другой.

- Что же это? - обратился Хасан к односельчанам. - Значит, все, о чем я слыхал в Моздоке, пустое? И то, что Киров говорил?..

А ведь еще рассказывали, что в Пятигорске собирались все вместе: казаки, кабардинцы, осетины, ингуши. Неужели и там они не пришли к миру и согласию?

- Не верьте россказням, - повторил незнакомец. - Мало того что только мы одни хотим мира и обманываем себя надеждой, что он достижим. Не бывать миру до тех пор, пока над нами стоят большевики. Из-за них в России все войны. Зачем погибать, как русским? Не лучше ли горским народам объединиться и создать свое государство? - Гость совсем осмелел. Теперь он не смотрел поверх голов, а сверлил взглядом лица людей. - За тем и собрались умные люди во Владикавказе. Собрались и объявили о создание горского правительства, своего правительства.

- Воллахи, правильно! - услыхал Хасан недалеко от себя. Этот голос показался ему похожим на голос Соси. И действительно, обернувшись, он увидел своего соседа, а теперь вроде бы и родича.

- Вайнахами и князья-то никогда не правили. Превыше всего мы ценим свободу и боролись за нее. С какой же стати мы теперь посадим себе на шею большевиков? - продолжал незнакомец.

- Воллахи, и это верно, - подтвердил Соси.

Он и еще что-то сказал, но Хасан не расслышал. Шум на площади заглушил все. Голоса сторонников и противников незнакомца смешались.

- Эй, человек? - крикнул Элберд. - Чего это, ты говоришь, вы там создали?

- Горское правительство.

- Править захотели! Давно ярма на шее не носили! Большевики ему, видите ли, поперек горла стали! - Элберд зло сверкнул глазами. - Убирайся-ка ты от нас в свою горскую... хоть за семь гор!..

- Верно говорит, - поддержал Исмаал. - Иди куда знаешь, а нам с большевиками вполне по пути.

Размахивая палкой, что-то кричал Шаип-мулла. Элаха-Хаджи разводил руками, словно хотел обнять весь народ, и недовольно качал головой.

Незнакомец переждал, пока поутихнет, снова покрутил шеей и заговорил:

- Что бы вы здесь ни говорили, сколько бы ни кричали, а дело это решенное, горское правительство создано.

- Тогда зачем же ты приехал к нам? Чего зря жернов крутишь?

- Как это решенное? Кто его создал?

- Спрашиваете кто? Представители всех горцев! - И для большей важности подняв кулак, незнакомец добавил: - Головы горских наций решили!..

Снова шум заглушил его голос.

- Как они могли решить, не договорившись с народом? Гость не знал, что ему дальше говорить. Изредка он взглядывал

на стариков, стоящих по обе стороны.

- А кто же был там от ингушей? - спросил Хасан.

- Кто говоришь?

- Кому быть у нас головой - тот и был, - перебил кто-то в толпе.

Хасан узнал Зарахмета и удивился, откуда он взялся. Говорили, что Зарахмет убрался к себе в Назрань. Интересно, что ему здесь понадобилось?

- До сих пор ему головой был Угром, - крикнул кто-то. Хасан, обращаясь к гостю, произнес:

- Человек, мы не знаем, кто там был и твоя власть нам тоже не нужна.

- Отвечай только за себя, другие обойдутся без твоей подсказки, - бросил Гинардко. - Молод ты еще...

Кому-кому, а ему-то большевики поперек горла встали. Он, как и Саад, угнал и где-то спрятал свою отару овец, и сейчас больше всего на свете ему хочется вернуться к прежней жизни. Но по всему было видно, что власть большевиков не дает ему, Гинардко, желанного спокойствия, потому он мечтал о любой такой власти, при которой будет возможность вновь владеть своими богатствами.

- Хочешь ты этого или не хочешь, Гинардко, - ответил Эл- берд, - говорить мы будем от имени всех себе подобных, а ты говори от своих. Посмотрим, кто победит.

Хасан увидел знакомую мохнатую шапку. Это Исмаал протискивался сквозь толпу. Не прошло и минуты, он крикнул:

- Правильно. Так думают все наши односельчане. Ну, если не все, то многие. Нам нужна одна власть - власть большевиков!

- Мы много лет мечтали о народной власти, - продолжал Исмаал, - Советская власть дала нам землю, равные со всеми другими народами права...

- Где все эти перечисленные тобой блага? - отпарировал не знакомец.

- Наобещать все можно, - вставил и Зарахмет.

- А ты помалкивай, Зарахмет! - взорвался Хасан. - Не мешайся в наши дела. Тоже немало посидел на нашей шее. Убирайся-ка лучше в свое село, там и поговори.

Шаип-мулла тем временем что-то шептал на ухо Элаха-Хаджи и гостю. Верно, советовались, как быть дальше. Ему и в голову не приходило, что народ так плохо примет сообщение гостя. Но как бы то ни было, Шаип-мулла не думал отступать и не собирался выпускать вожжи из своих рук.

- Прекратите раздор! - крикнул он, подняв вверх посох. - Оставьте все разговоры до другого случая. А сейчас нам надо вы брать сельскую власть. Поначалу надо старшину назначить, а там он уже обо всем позаботится...

В этот момент незнакомец склонился к уху Шаип-муллы. Старик примолк, выслушал гостя и сказал:

- Прежде чем мы приступим к выборам старшины, наш гость хочет сказать вам еще несколько слов!

Откашлявшись, тот произнес:

- Я думал, говорить с вами будет легче. Считал, что русские до статочно досадили вам и уж кому-кому, а не вам, кого эти гяуры насильственно выселяли в далекую Турцию, захочется снова их власти...

- Гяуры, говоришь, выгнали нас? - крикнул кто-то из толпы.

- А что творили с нами единоверные мусульмане в той самой Турции? Ты, может, этого не помнишь?

- Поступайте как знаете, - заключил незнакомец, - только смотрите, как бы вам не раскаяться. От несогласия вашего села горскому правительству не холодно и не жарко. Слишком многие горцы его поддерживают. А вы сажаете себе на голову большевиков, этих безбожников. Посмотрим, что из этого получится...

Площадь вдруг всколыхнулась, прервав речь оратора.

- Торко-Хаджи! - пронеслось окрест.

Хасан глянул и увидел, что Торко-Хаджи поднимается на возвышение, где стояли Шаип-мулла и два других старца. Гость примолк и недовольно воззрился на Торко-Хаджи, приход которого явно расстроил его планы.

- Вовремя ты пришел, - притворно радуясь, сказал Шаип- мулла. - Нам тут стыдно перед гостем, сельчане не дают ему слова вымолвить.

- Правильно делают, - ответил Торко-Хаджи. Спокойствие, с каким он произнес эти слова, подчеркивало его

силу и уверенность.

- Зачем ты так, Хаджи? - взмолился Шаип-мулла. - Это же гость наш. Посланец Горского Правительства.

- Гостю лучше вернуться назад, к Горскому Правительству, - сказал Торко-Хаджи и, обернувшись к незнакомцу, добавил: - Передай, что сагопшинцев обмануть не удалось. Не так они глупы...

- Я приехал не для того, чтобы обманывать вас.

- Это и видно из твоих речей. Не ты ли утверждаешь, что для всех других сел создание Горского Правительства - большая радость? А я вот ехал сюда из Владикавказа через Назрань, Ачалуки и другие села и нигде почему-то не увидел ликования по этому по воду! Назови хоть одно село, где люди выразили согласие принять эту твою власть.

Гость молчал.

- Ты бьешь на то, что большевики, мол, безбожники. А нам это сейчас совсем неважно.

- Верно, - поддержали в толпе. Торко-Хаджи поднял руку, призывая к тишине.

- Важно то, что чаяния народа выполняют только большевики.

Землю народу дают только они, права тоже дают они, и мир дают они. Таких людей не грех и на шею посадить. Так что этим ты нас не пугай.

- Правильно! - крикнул Гойберд.

- Ну и сажай на свою шею, - сверкнул своими кошачьими глазами на Гойберда Товмарза. - Мешки, которые ты всю жизнь та скал на себе, не до конца согнули твой хребет, вот большевики и доломают его.

- Мой-то хребет они не сломают, а вот твой...

- Прекратите спор, - зашумели с разных сторон. Но Гойберда не так-то легко унять.

- Клянусь Богом, что твою-то шею да спину большевики на верняка переломают, - бросил он.

Гость, скривившись, качал головой.

- На словах вам большевики все дают, - сказал он.

- То-то и дело, что не на словах. Не будь большевиков - народ бы не здесь тебя слушал, а с казаками бы по вашей милости вое вал. Большевики уже дали нам землю, теперь вот мир дали. Может, ты и этому велишь нам не верить? - С этими словами Торко- Хаджи отвернулся от гостя, поманил к себе Дауда и сказал, обращаясь к народу: - Этот человек из Кескема, он здесь многим уже знаком, расскажет вам о последних событиях в Пятигорске. Там был съезд. Послушаем, что порешили те, кто истинно печется о простом народе. Говори, Дауд.

При этом имени находившийся в толпе Соси задрожал с ног до головы.

Зато Хасан, наоборот, очень обрадовался тому, что Дауд жив-здоров и наконец может вот так, ни от кого не таясь, стоять перед людьми и говорить с ними. От волнения он даже не расслышал первых слов Дауда.

-... Главная победа в том, что на съезде были чеченцы и ингуши. Вы знаете, что в Моздоке их на съезд не допустили...

- Это мы знаем, ты о другом говори, - раздался голос из толпы.

- Не перебивайте, - зашикали со всех концов.

Дауд продолжил свой рассказ, не обращая внимания на выкрики.

- И на этот раз казачья верхушка делала все возможное, чтобы не допустить вайнахов, хотя уже в Моздоке было принято решение о прекращении вражды...

- Я же говорил вам! - с радостью перебил Дауда посланец Горского Правительства. - А вы все твердите: Моздок, Моздок. Каких бы решений не принимали, будь то в Моздоке в Пятигорске или даже в самом Петербурге, не бывать тому, чтобы казаки мирно уживались с горцами. Потому-то и созрела необходимость объединиться всем горским народом без казаков!..

- Довольно, мы уже наслушались об этом! - прервал гостя Торко-Хаджи и добавил: - Тебе знаком Мят-Целе*? Тот, что на Столовой горе? В давние времена наши предки ходили туда вымаливать себе лучшую долю. Предложи тем, кто прислал тебя, чтобы они собрались там, и путь создают на этом отшибе свое отдельное государство.

Гость стал спускаться по лесенке. Элаха-Хаджи и другой старец последовали за ним. Шаип-мулла не знал, что ему делать. Он глядел растерянно на Торко-Хаджи, не велит ли тот проводить гостя.

- Пусть убирается, - сказал Торко-Хаджи, махнув рукой. - И эти пусть с ним идут. Людям, которые не могут ужиться с нами, и верно, лучше уйти.

Шаип-мулла согласно кивнул и опустил глаза. Делать было нечего. Надо пока подчиниться победителю. Божья сила велика, глядишь, назавтра все еще переменится, тогда он, может, и верх возьмет.

А Дауд тем временем продолжал прерванный перепалкой рассказ:

-... Несмотря на частичное сопротивление казачьей верхушки, на съезд мы попали. Ингушей было человек десять. Из Чечни приехал один Асланбек Шерипов, и тот добрался с трудом: у Ассинской неведомо как из-под пуль ушел...

- Пошли ему Бог здоровья! - пробормотал в толпе старческий голос.

-... Большинство делегатов съезда приняли нас очень хорошо, особенно Киров...

- Кто это Киров?..

- Говорят, самый главный большевик...

- Так Ленин же главный?

- Ленин над всей Россией, а Киров здесь у нас главный над большевиками!

- А-а-а...

Торко-Хаджи поднял руку, призывая к тишине. -... Киров приветствовал нас, - продолжал Дауд.

- Да пошлет ему Бог много лет жизни, - снова раздался на площади тот же старческий голос.

Вслед за этими словами, как после молитвы, по площади прокатились возгласы одобрения.

- На съезде опять пришлось спорить с богатыми казаками. Они против передачи земель беднякам.

- Будь прокляты эти богачи! - всплеснул руками Гойберд.

-... Вайнахи во всем поддержали большевиков, - продолжал Дауд. - Заверили, что готовы защищать советскую власть и революцию. От имени нас выступал Гапур Ахриев. Если понадобится, и крови не пожалеем...

- Правильно сказал! - перебили Дауда из толпы.

- Сказал то, что и у нас на душе./p>

- Не пожалеем не только крови, но и душ своих.

Не все, конечно, были согласны с Даудом и его единомышленниками. Но противники понимали, что сейчас им лучше помолчать. Только Гинардко не сдержался.

- Пусть эти вшивые овчины отдают свои души, - шепнул он, толкнув в бок стоящего рядом Ази.

- А коли не отдадут, недалек час - придут люди, которые сами возьмут, - ответил Ази. - Видишь вон ту лающую собаку? Один раз я его упрятал, да вот вернулся. Жаль, не прикончил тогда. Это он и ему подобные будоражат вшивых...

Но они вдруг замолчали, когда до них дошли слова Дауда.

- На съезде постановили о том, что вся земля переходит в руки трудового народа без всякий оплаты...

- Вот радость-то!..

- Дай Бог, чтобы это была правда!

-... Подавляющее большинство признало советскую власть, - продолжал Дауд. - Сейчас повсюду приступают к выборам Советов. Вы тоже должны выбрать свой Совет, сельскую власть, а кого выбирать, это вам лучше знать.

На этом Дауд закончил. На площади поднялся шум, как на большом базаре. Даже те, кто всегда молчал, стали делиться своими мыслями.

- Во-о, люди, вы все поняли?! - обратился, наконец, к народу Торко-Хаджи.

- Поняли! Как не понять! - донеслось в ответ.

- Да отблагодарит его Бог за эту радостную весть!..

- Так кого же мы выберем в Совет? - прервал возгласы Торко- Хаджи.

Наступила тишина. Люди думали. Только Шаип-мулла, оказывается, все уже заранее обдумал.

- Хаджи, - сказал он, обращаясь к Торко-Хаджи. - По-моему, Зарахмет бы очень подошел для этого дела...

Хоть сказал он это тихо, но слова его услышали многие.

- Зарахмет не из нашего села, - возразил кто-то.

- Хоть и не из нашего, зато язык бумаги знает и русский язык знает, - стоял на своем Шаип-мулла.

Торко-Хаджи молча слушал каждого.

- Его грамотность пригодится ему, когда вернется Угром! - крикнул кто-то из толпы.

Все кругом засмеялись. Шаип-мулла невольно покачал головой.

«Вот, оказывается, зачем Зарахмет попал сюда», - подумал Хасан.

- Давайте поговорим об этом серьезно, - призвал Дауд. - Всем вам известно, что до сих пор еще ни разу в вашем селе не обсуждался такой важный вопрос. - Он с минуту помолчал, окинул всех взглядом и сказал: - Мне кажется, что на это место очень даже подходит Исмаал, сын Товбота.

- Очень подходит!

- Честный человек!

- Какой из него старшина, он не знает языка бумаги. Мнения разошлись.

- Языка бумаги не знает, зато знает язык людей. Знает, клянусь Богом! - выкрикнул Гойберд.

- Есть возражение против него? - спросил Торко-Хаджи.

- Кто может быть против него! - ответили сразу несколько голосов.

- Кто против, поднимите руку.

Но рук никто не поднял. Не решились идти против большинства.

Хасан стоял довольный. Кругом происходило то, о чем он и мечтать не мог всего несколько дней назад.

Избрали в Совет и Малсага. Против него никто и слова не произнес, если не считать Товмарзу, который попробовал было съязвить, что, дескать, зять шурином править будет. Но Товмарзу словно бы и не расслышали.

- Малсаг человек грамотный, - поддержал Гарси. - Кто-кто, а уже он-то знает язык бумаги. Но зачем выбирать человека, который не знает того, что он вчера ел?

- Кого ты имеешь в виду? - скользнул сердитым взглядом по Гарси Элберд.

- Того, за кого ты поднял обе руки.

Элберд и все, кто слышал их разговор, понимали, что Гарси имеет в виду Исмаала. Некоторые считали, что причиной для выпадов Гарси служит вражда из-за дочери Соси, но Элберд так не думал. Ему казалось, что Гарси презирает Исмаала из-за бедности.

- Да, я поднял за Исмаала обе руки, - проговорил Элберд, плотно сжав губы. - И если бы у меня было десять рук, я все их поднял бы за него. Потому что Исмаал настоящий человек, настоящий мужчина, он знает все нужды народа...

- Такой настоящий мужчина, как и ты, - прошипел Гарси, - Одинаково потертые овчины.

- Подлей! - кинулся на него Элберд. Люди удержали их.

Хасан стал протискиваться к ним. Элберд был спокоен.

- Отпустите его, пусть подойдет, - сказал он, кивнул на Гарси. Вдруг его тонкие губы растянулись, белые как снег зубы заскрежетали. - Скажи спасибо, что ради такого дня не хочется марать о тебя руки.

- А что бы ты сделал, кара-ногай *?

- Разбил бы в кровь твою рожу.

- Что!.. - Гарси снова стал вырываться.

Он вытащил из ножен кинжал. Элберд этого не заметил. Но вдруг услышал, как в толпе закричали!

- Убери кинжал! Побойся Бога!

- Пусть помашет им! - улыбаясь, сказал Элберд. - Чтобы ты носил платок своей жены, если вложишь кинжал обратно в ножны!

- Пустите меня, пустите! - рвался Гарси. Но в этот миг Торко-Хаджи пошел к нему.

- Торко-Хаджи идет, Торко-Хаджи! Уймись, Гарси!

- Пусть хоть сам отец Торко-Хаджи идет.

Но когда перед ним остановился Торко-Хаджи, когда Гарси увидел перед собой сердитые глаза старца, он расслабился, как развязанная арба дров, и тихонько вложил кинжал в ножны.

- Однажды я ходил проведать тяжелобольного, - проговорил- Торко-Хаджи, пристально глядя на Гарси из-под серых кустистых бровей. - На вопрос, как он себя чувствует, больной ответил, что хорошо, а затем показал пальцем в угол и сказал: «Вон там в углу, он пришел и сел...» - «Кто это?» - спросил я. «Ангел смерти, - отвечает больной. - Я выстрелил, и он исчез. Пусть только попробует вернуться. Наган здесь», показал больной, хлопая рукой по подушке. Дня через два-три человек этот умер, несмотря на то, что под подушкой у него лежал наган. Оружие, как видишь, больным не помогает. Не поможет оно и тебе. Ведь ты пытаешься защитить отживающее. Тебе надо хорошенько подумать. Может, тогда поймешь, что несет и людям, и тебе вместе с ними советская власть.

Медленно повернувшись, Торко-Хаджи ушел на свое место. Люди, которые внимательно слушали его, одобрительно закивали вслед:

- Воллахи, правильно говоришь.

Хороший дал совет.

Гарси молча уставился в землю.

- Сельские богачи хотели избрать старшиной Зарахмета. Они рассчитывали, это поможет им сохранить свои богатства. Гарси не был богачом. Он пытался угодить Сааду, рассчитывая таким образом приблизиться к ним, к богачам. И уж очень ему хотелось, что бы Саад, которого нет на площади, узнал, что Гарси стоял за избрание Зарахмета, потому-то он и выкрикивал против Исмаала.

Наконец избрание сельской власти закончилось.

Кроме Исмаала и Малсага, выбрали еще несколько человек.

- Эти люди - власть нашего села, - сказал Торко-Хаджи. - Знайте: кто пойдет против них - пойдет против всего села.

- Против села и против советской власти, - добавил Дауд.

- Да, против советской власти. Землю тоже будут распределять они. По составу семьи...

- Говорят, что будут давать семена для посева, это правда? - спросил кто-то из толпы.

Торко-Хаджи посмотрел на Дауда. Сам он не знал, что ответить.

- Да, будут, - сказал Дауд. - Этот вопрос еще окончательно не решен. Но вроде будет так.

- Дай Бог, - сказал Гойберд, подняв глаза к небу.

- Жди, сбросят тебе через дымоход, - сверкнул глазами Товмарза.

Гойберд пропустил эти слова мимо ушей. Все его внимание было приковано к Торко-Хаджи и к Дауду.

- Семена, если нам их дадут, тоже будут делить те люди, которых вы сейчас выбрали, - пояснил Дауд. - Смотря по тому, у ко го какое хозяйство.

- Это правильно...

- У некоторых сапетки полны кукурузы.

- На сегодня пора, пожалуй, кончать, - сказал Торко-Хаджи.

- Правильно, пора!

- Все поняли, люди?

- А чего же тут не понять? Поняли.

- В таком случае пусть наша новая власть будет доброй и справедливой!

Люди стали неспешно расходиться. Шли по двое, по трое. Оживленно обсуждали услышанное. Говорили о новой власти, делились надеждами.

Хасан поискал Исмаала и Малсага. Но не увидел ни того, ни другого. Только Элберд попался ему на глаза. Он разговаривал с кем-то. Через минуту они разошлись в разные стороны. Хасан заметил, что вслед за Элбердом пошли Гарси и сын Соси Тархан. Гарси зажал в руке кинжал. Хасан кинулся к ним. Но прежде чем он успел закричать, предостеречь Элберда, тот уже был пронзен кинжалом. Те двое, что минуту назад разговаривали с Элбердом, не успев еще отойти очень далеко, кинулись к нему, подхватили с обеих сторон, чтобы он не упал. Элберд зажал ладонями кровоточащую рану, криво улыбнулся и сказал:

- Отпустите, ничего страшного.

Ни Гарси, ни Тархаана поблизости уже не было. Видно, удрали. Люди суетились вокруг Элберда.

- Из-за спины вонзил, - проговорил Элберд, как бы оправдываясь. - Если бы не так... Я себя сдерживал ради такого дня, как сегодняшний. Не то... - он не договорил и стал медленно опускаться, как подрубленное дерево, веки его закрылись. А со всех концов уже сбегались люди.

- Где убийцы, куда они делись? - кричали люди.

- А, негодяи!..



8

Едва ступив в свой двор, Соси запричитал:

- Все пропало! И село в их руках, и вся Ингушетия! Удивленная Кабират пошла ему навстречу.

- В чьих руках? Что произошло?


- В руках моих врагов! В чьих же еще? Исмаал, сын Товбота, теперь голова в Сагопши, а этот бродяга Дауд - забирай выше - хакимом стал.

- А что же это за люди идут оттуда такие радостные, довольные? - удивилась Кабират.

- Им радость, а нам надо уезжать из этого села. Такая жизнь начинается, что тут пропадешь!

- Думаешь, в другом месте будет лучше?

- Пусть не лучше. Во всяком случае, меня там никто знать не будет. Можно кое-что из накопленного сберечь, к тому же в стар шинах надомной не будет того, кто еще вчера сискала досыта не ел...

Кабират удивилась еще больше, глаза выкатились, будто кто ее душил.

- О чем ты говоришь? Сберечь накопленное? Что же это полу чается, грабить теперь будут людей?

- Есть такой хабар. Излишек зерна, скотину лишнюю, говорят, будут отбирать. На сходе вон обещали всем голодранцам семена выдать.

- Кто обещал?

- Кто бы не обещал! - закричал Соси. Ему не хотелось говорить о том, что это был Дауд. От одного упоминания ненавистно го имени бросало Соси в дрожь. - Сегодня семена, завтра лошадь, послезавтра корову! Скоро шкуру сдерут. Бродяги несчастные, передавить бы всех! А тут еще эта негодница замуж за голоштанного подалась. Я же говорил, всем длинноволосым с младенчества на до головы отрывать!

Таким разъяренным жена еще никогда не видела Соси. Только потому она довольно долго терпеливо слушали его и молчала. Но последние слова Соси словно осенили ее:

- Нечего зря болтать. Иногда и от женщин бывает польза...

- Польза, возможно, от кого и бывает, - Соси совсем вплотную подошел к жене. - Возможно. Но от тебя и от твоей дочери ее не дождешься.

- А может, и дождался бы, если бы примирился? Нечего было слушать Ази и Гарси. Достаточно и того, что ты уже из-за Ази однажды получил свое от казаков. Помнишь, когда послал их с обыском к Кайпе?..

- Нашла чего вспоминать! - вскинулся Соси.

- Все это проделки Саада, - словно не слыша его, продолжала Кабират. - И Ази он подослал, и Гарси посадил тебе на голову. А все оттого, что у самого вражда с сыновьями Беки!..

- А что бы изменилось, если бы я примирился? А? - спросил вдруг Соси.

- Неужели ты настолько глуп, чтобы не понять этого? Стоило бы тебе примириться, зять встал бы на твою сторону. А Исмаал и Дауд его родственники. Они бы, конечно, тоже не сделали плохо го отцу своей снохи.

Соси выслушал ее, ничего не сказав в ответ, глянул на узкий лоб Кабират и подумал: «Неужто в моей голове нет и столько ума, сколько у нее?» Он повернулся к окну и снова задумался. Кабират вышла.

«Если бы примирился... Если бы примирился... - повторял он про себя, словно четки перебирал. - А что, если и правда попробовать примириться? Не требовать же мне обратно мужнюю жену? Женщину, брак которой уже освящен. Может, взять, то, что дают, и примириться? Или совсем ничего не брать?.. Какой с них калым потянешь? А коли и соберут, так ведь ни с чем останутся. Моей же дочери есть-пить надо... Нет, пожалуй, и верно, мириться надо, это смягчит их души...»

Раздумья Соси прервал вихрем вбежавший Тархан. Он глубоко дышал, глаза горели. Лоб был в поту.

- Что с тобой? - спросил Соси, пристально глядя на сына. - За тобой кто гнался?

-Нет.

- А что же тогда?

- Что, что! На улице жарко!

- Как ты разговариваешь? Не драться ли со мной собираешься?

- Вот еще!..

В комнату вернулась запыхавшаяся Кабират.

- А за тобой кто гонится? - набросился Соси на жену.

- Да он же говорит, что Элберда сразили ударом кинжала! - за кричала Кабират так, как будто это он, Соси, сразил Элберда.

- Кто его?

- Кто, кто? Твой Гарси.

Соси застыл на месте. Кончик уса задергался. С трудом спросил:

- Тяжело ранил?

- Насквозь, говорят, проткнул.

У Соси вырвался стон. Ему было бы куда легче, если бы не Гарси ударил Элберда, а совсем наоборот. Лучше мстить, чем скрываться от мести. Теперь начнется яростная вражда. Остерегаться придется и Соси, и его сыну. Он глянул на Тархана. Хорошо, что хоть сейчас парень дома.

- А Гарси не ранен? - спросил Соси. В душе у него затеплилась надежда - будь и его родич ранен, тогда, может, все обошлось бы миром.

- Нет, не ранен, - ответил Тархан.

- Как же так получилось?

- Тот не успел. Гарси напал на него сзади.

- Ты-то откуда знаешь, как он напал? - сокрушенно всплеснула руками Кабират.

- Оттого знаю, что был с ним! - не без гордости произнес ей в ответ сын.

Соси от этих слов бросило в жар.

- Да сохранит нас Бог! - вырвалось у Кабират . - Я же говорила, что от Гарси ничего хорошего не дождешься. Но кто меня слушал?..

Три дня никто не выходил со двора Соси. Три дня ворота были на засове. Пока, наконец, не пришел Ази. Он где-то пронюхал, что Соси хочет примириться с зятем, а Саад, зная об этом, послал Ази выведать, возможно ли такое.

- До этого ли мне сейчас! - махнул рукой Соси. - Того и гляди, помрет Элберд...

- Не бойся, не помрет, - успокоил его Ази, - рана оказалась не тяжелая. К тому же он заявил, что, кроме Гарси, никого даже пальцем не тронет.

Кабират хлопнула ладонями по своим тощим бедрам.

- Вададай, жив после того, как кинжал прошел насквозь!.. Он что, турпал *?

- Видимо, не судьба ему пока умереть, - проговорил Ази.

- Похоже, что так, - подтвердил Соси.

Некоторое время все молчали. И Ази тоже обдумывал, наверно, как ему начать разговор о главном. Соси заговорил первым:

- Ази, моей дочери, видно суждено быть там...

- Где там? - удивленно глянул на него Ази.

- У того, за кого она вышла.

- Ты что, шутишь? - пожал плечами Ази.

- Какие уж тут шутки.

- Быстро же ты пошел на попятный. Тебя, видно, и ветром можно с ног сбить, - покачал головой Ази.

- Другие тоже не так уж твердо стоят на ногах. Даже Саад... Ази, словно не слыша его, продолжал:

- Этот ветер еще не так силен, Соси. Сильный подует с другой стороны. Не простой ветер, ураганный. Он наверняка сметет большевиков и Советы. Что тогда будешь делать?

- То же, что и другие.

Едва ли, - сказал Ази, вставая. - Может, думаешь, не при знают, что ты перешел на сторону этих бродяг?

- Ни на чью сторону я не перехожу. Такова жизнь. На чьей арбе сидишь, тому хозяину и подпевать надо.

- Ну что ж, пой вместе с сыновьями Беки.

- Понадобится, так запою.

- Смотри только не ошибись. Что, как песня окажется короткой?

Ази направился к выходу. Никто не остановил его, не предложил поужинать. Соси, вопреки обыкновению, на этот раз проводил его только до ворот и быстро вернулся в дом.

Весть о том, что Соси готов примириться с сыновьями Беки, быстро разнеслась по селу.

Исмаал с Хасаном снова послали к Соси стариков. Дело наконец сладилось.

Через два-три дня кумыки, зимовавшие в трех селах, стали разъезжаться по домам.

Семья Кайпы перешла в свой освободившийся дом. А Хусен и Эсет на первое время поселились в доме Довта.

Кайпа, глядя на то, как они хлопотали, устраивали свое жилье, и радовалась, и горевала. «Все бы хорошо, - думала она, - если бы не вражда с сурхохинцами. Ведь не простят они, что невесту у них из-под носа увели!..»


>>>Книга вторая - Часть третья

Вы можете разместить эту новость у себя в социальной сети

Доброго времени суток, уважаемый посетитель!

В комментариях категорически запрещено:

  1. Оскорблять чужое достоинство.
  2. Сеять и проявлять межнациональную или межрелигиозную рознь.
  3. Употреблять ненормативную лексику, мат.

За нарушение правил следует предупреждение или бан (зависит от нарушения). При публикации комментариев старайтесь, по мере возможности, придерживаться правил вайнахского этикета. Старайтесь не оскорблять других пользователей. Всегда помните о том, что каждый человек несет ответственность за свои слова перед Аллахом и законом России!

© 2007-2009
| Реклама | Ссылки | Партнеры