При этом шпион подтвердил точность всех собранных о японцах сведений, дополнил их и указал совершенно определенно, что

15 мая японцы из Дапу и Куанденсяня будут в Аянь-Ямыне.
Когда китайца привели к Дроздовскому, он упал перед ним ниц, будучи уверен, что его заставят лишь выслушать от старшего начальника санкцию смертного приговора.
Каково же его было удивление и радость, когда ротмистр приказал его накормить и напоить чаем.
Тут среди действующих в необычайной эпопее лиц появилось новое.
Дело в том, что, когда в передний путь Дроздовский проходил через д. Шидзяпудзу, он взял там проводника, выдававшего себя за жестянщика, он отлично провел отряд на Куайвадзы и был послан высмотреть японскую заставу, преграждавшую нашим разведчикам путъ на Юншелиндзы. Но тогда как раз отряд должен был быстро отступить в другом направлении, так как его уже окружали японцы. Жестянщик отстал, его же мешок с инструментом и принадлежности для опиума казаки все время протаскали с собой, рассчитывая сдать кому-либо из жителей на обратном пути через Шидзяпудза, а Дроздовский решил и оставить для передачи жестянщику и деньги за хорошую службу.
За свое пребывание с нашими партизанами жестянщик внушал к себе всеобщее доверие своим спокойствием и рассудительностью. Его радостно приветствовали, он тоже, видимо, был доволен встречею, а еще больше полученными деньгами и возвращением его пожитков.
Жестянщика накормили, и он, поев всласть, принялся за опиум, улегшись на кант и покрывшись каким-то тряпьем вместо одеяла.
Разделить с ним это высшее для сынов Неба удовольствие был приглашен и шпион, который, будучи счастлив неожиданным поворотом дела в его пользу и дарованием ему жизни, счел из признательности своим долгом предупредить Дроздовского через жестянщика о грозившей русским опасности и посоветовал уходить как можно скорее из ущелья, он горячо настаивал на этом и предлагал вывести отряд на Саймадзы окольным путем, т. к. перевал, по его мнению, должен был быть уже занят японцами.
Тогда Дроздовский оторвал жестянщика от его любимого занятия и послал в деревню собрать сведения о том, нет ли поблизости японцев.
Тот скоро вернулся и сообщил, что встретил арбу, ехавшую из Дапу, и владельцы ее поклялись, что в долине нет ни одного японца.
Доложив все это, жестянщик забрал свои принадлежности и был отпущен в соседнюю фанзу отдохнуть.
Дроздовский решил остаться здесь ночевать и выставил для охраны во дворе фанзы часового и подчаска.
Офицеры и казаки разлеглись на канах, тут же был и шпион, к которому также приставили часового. Огни из предосторожности не тушили и никто не раздевался.
Была лунная, безветренная ночь. Кругом не слышно было ни звука и царила мертвая тишина. Наши партизаны, измученные непосильными переходами, заснули крепким сном.
Но не прошло и сорока минут, как над Дроздовским склонилась какая-то фигура.
Это был подчасок.
- Что скажешь? - спросил его спросонок Дроздовский. Казак ответил всего тремя, но многозначительными словами:
- Ваше В-дие, идут!
Как электрическим толчком они подняли на ноги Дроздовского. Казаки тотчас же были им разбужены и все выскочили на двор, где уже метался из стороны в сторону шпион-китаец. Его загнали обратно в фанзу. Дроздовский, выглянув из забора, увидел ряд фигур, окружавших фанзу с трех сторон. Они были уже шагах в пятидесяти.
Ротмистр пересчитал их - всего было 17 человек, и при луне на одном блестела офицерская сабля.
Дроздовский поставил тотчас к часовому, стоявшему левее ворот, Атавина, а казаков Парфенова и Козловского правее их и приказал открыть огонь пачками только тогда, когда остальные казаки заберут вещи в фанзе и выйдут из нее. Прошли томительные несколько минут, казавшиеся вечностью. Японцы были уже совсем близко, и при луне можно было уже различать их торжествующие близостью верной победы лица.
Ближе подпускать их безнаказанно было уже немыслимо - и Дроздовский скомандовал:
- Стреляй!
Четыре выстрела слились в один, отдавшись эхом в горах; трое японцев упали и у неприятеля поднялся тревожный гомон, вызванный полною неожиданностью полученного отпора.
Через минуту пошла трескотня ружейного огня и по забору защелкал град пуль.
Прикрываясь каменной стеной, казаки отбежали за фанзу и быстро спустились вниз по скату, на котором они стояли, в ущелье. Благодаря возвышенному положению фанзы, все пули летели над головами наших смельчаков.
Отойдя шагов пятьдесят, Дроздовский увидел, что между казаками нет Парфенова. Какая-то фигура неслась сзади и, быстро обогнав казаков, скрылась впереди.
Присмотревшись к ней, Дроздовский убедился, что это был переводчик.
Но вот почти вслед за ним нагнал отряд и запыхавшийся Парфенов.
- Ты с ума сошел, куда ты, чертов сын, запропостился? - накинулся на него Дроздовский.
- Так что, ваше В-дие, поросенка жаль было японцам оставить, так я забежал в фанзу, чтобы его прихватить, - оправдывался казак, держа за ногу начавшего уже подрумяниваться сосуна, который чуть не стоил ему жизни.
Продоллсая быстро отходить, Дроздовский посоветовался с Гудиевым и решил свернуть из ущелья, где их легко могли нагнать, и подняться на гребень горы, где отряд легко мог скрыться в густом кустарнике.
Между тем, пули все продолжали свистать над головами, и топот и говор японцев все приближался.
Без шума казаки, как кошки, стали взбираться по крутому склону, и густые кусты скрыли скоро их от погони, которая направилась далее по ущелью.
Когда наши смелые партизаны добрались до вершины хребта, Дроздовский и Гудиев составили военный совет, чтобы поскорее решить, что делать дальше. Перед ними открывалась долина, ее надо было пересечь, дабы добраться до высокого хребта, за которым и находился Аянь-Ямынь.
Дроздовский решил, что это надо было сделать как можно скорее, так как, по всей вероятности, преследовавшие их японцы составляли кавалерийский разъезд и, убедившись, что в ущелье русских нет, могли сесть на коней и проскакать в долину, где и разведать всех наверняка.
Вследствие этих веских соображений Дроздовский со своими казаками быстро спустился по склону, во весь дух перебежал долину и через деревню, лежавшую на ней, достиг склона противоположной горы, покрытого лесом, где можно было считать себя уже вне опасности.
Опасения Дроздовского вполне оправдались, так как не прошло и нескольких минут, как разведчики наши припали к земле от сильного утомления, по деревне раздался топот копыт, залаяли собаки и сквозь листву при луне можно было различить до полутора десятка всадников, рыскавших по улицам, разыскивая, как в воду канувших, русских.
Скоро они с пустыми руками шагом выехали из деревни и направились, не солоно похлебавши, восвояси.
Фортуна начала, по-видимому, улыбаться Дроздовскому и его отважным спутникам, но нельзя было еще утвердительно сказать, что они близки к благополучному окончанию своей страдной эпопеи.
Им предстоял еще трудный переход через громадный скалистый хребет и нельзя было с достаточною уверенностью сказать, встретят они за ним генерала Ренненкампфа, или японцев.
После короткого отдыха начался опять подъем, но такой трудный, какого раньше еще не было. Склоны гор становились все круче и круче, и помимо усилий для взлезания наверх приходилось еще пробираться сквозь чащу колючих кустов и ломать сучья деревьев, хлеставших по глазам.
Несколько раз и офицеры, и казаки валились в изнеможении на камни и долго не находили в себе сил опять начать восхождение.
По мере подъема облитая лунным светом деревня у подошвы горы становилась все меньше и меньше, и по этому только и можно судить о том, на какую высоту взбирались наши многострадальные партизаны, так как вершина была закрыта лесом и неизвестно было, когда они ее достигнут.
И вот, когда после адских мук и нечеловеческих усилий Дроздовский и его славные товарищи были уже уверены, что они, того гляди, достигнут вершины, перед ними выросла стена отвесных скал, взобраться на которую не было уже никакой возможности.
Казаки разошлись в разные стороны вдоль ее, ища случайного прохода, и вернулись, принеся печальное известие, что перебраться через скалы немыслимо.
Надо сказать, что злополучный для наших партизанов хребет был подковообразной формы и один конец его был в руках японских главных сил, другой в сфере наблюдения неприятельских разъездов.
Здесь для Дроздовского и его маленького отряда настал тяжелый, критический момент. Психологически вполне понятно, что положение было хуже, чем при последней атаке японцев. Здесь уже неумолимая, равнодушная природа сама расставила западню, и отважный начальник казаков впервые упал духом. Он лег в изнеможении и отчаянии на землю и заявил:
- Я не тронусь больше с места, хотя бы сюда явился целый японский батальон!
Ротмистр решил покориться злой участи и покончить с собой в случае захвата его японцами, так как иного исхода из заколдованного круга, в который попал отряд, он не видел.
Но когда прошел первый порыв отчаяния и он присмотрелся к фигурам казаков, молча лежавших около него, к Парфенову, не расстававшемуся со своим поросенком, Дроздовский почувствовал укор совести за свое малодушие, так как он не все еще сделал, чтобы спасти тех славных людей, которые не колеблясь вверили ему свою судьбу. Новый прилив энергии воодушевил его, и он решил направиться вдоль линии скал и искать в них трещины, по которой можно было бы перебраться на другую сторону, и партизаны двинулись в путь.
Долго шли они лесом и все уже отчаялись в успехе, когда вдруг среди деревьев показался какой-то слабый просвет.
Гудиев и Парфенов все с поросенком, которого он нес как ребенка в руках, бросились по этому направлению, и скоро до Дроздовского донесся их радостный призыв. Оказалось, что в гребне скал была трещина с узким извилистым проходом, через который все-таки возможно было пробраться, и через полчаса отряд был уже по ту сторону хребта.
Под ними в лучах восходящего солнца виднелось заросшее девственным лесом ущелье, где и решено было сделать привал.
Подкрепившись сном, наши разведчики спустились в долину и от встреченного китайца узнали, что русская конница стоит в Аянь-Ямыне и что в 4-х верстах отсюда расположены ее заставы. Не прошли казаки и двух верст, как встретили наши разъезды, радостно их приветствовавшие.
Здесь Дроздовский в деревне решил сварить чаю и передохнуть, но не успели еще разложить костер, как неподалеку зарокотали частые ружейные залпы.
Наш конный авангард завязал бой с неприятелем, который, как было и ранее сообщено китайцами, в этот день, 15 мая, должен был наступать на Аянь-Ямынь.
Так как Дроздовскому для присоединения к отряду надо было еще переправиться в брод через реку, и видно было, как наши сотни на рысях отходили к Самайдзы, то он приказал быстро двигаться наперерез им кратчайшим путем. Сначала разведчиков приняли за японцев, но потом узнали.
Генерал Ренненкампф, как всегда щеголявший своею храбростью, принял Дроздовского в передовой цепи и радостно приветствовал, так как был вполне убежден, что разъезд погиб.
Дроздовский не спеша, под пулями, свиставшими со всех сторон, сделал обстоятельный доклад генералу, который горячо поблагодарил его за молодецкий рейд.
Подъехавший адъютант его передал ротмистру полученные из России на его имя письма, и Дроздовский тут же принялся за их чтение, позабыв и все претерпенное и что смерть снова расставляет ему свои капканы. Он не слышал ни свиста пуль, ни треска разрывающихся гранат - всем существом перенесся на далекую родину, к дорогим сердцу людям!
(Ю. Елец. Вестник русской конницы. 1907 г. №2, 3)
В революционном суде
ДЕЛО ГУДИЕВА
7 июня в помещении бывшей судебной палаты Верховным Революционным трибуналом было рассмотрено дело бывшего Бакинского градоначальника Гудиева по обвинению его в преследовании коммунистов и высылке их из пределов Азербайджана. В состав трибунала входят: председатель Теймур Алиев, члены: Лев Ганц, М. Хаджилиас,З. Дадашев и М. Касумов. Защищает гр. Шатуновский.
Объяснение подсудимого:
Отрицая свое активное участие в арестах и высылках рабочих из Баку, подсудимый указывает на факты: высылка рабочего Уклюдова в Петровск, по словам подсудимого, последовала по распоряжению министра внутренних дел. Зная о том, что ожидает высылаемого к деникинцам Уклюдова, подсудимый своей рукой приписал к постановлению, что выехать он может не только в Петровск, но и куда хочет.
В арестах рабочих в период майской забастовки он не принимал никакого участия, ибо аресты производились главным образом постановлением полицеймейстера. Сыскная полиция в то время подчинялась непосредственно губернатору. О ленкоранских событиях подсудимый мало что знал. Узнав однажды от Караева об избиении в портовом участке арестованных рабочих, предназначенных к высылке в Петровск, подсудимому удалось добиться от Усуббекова приостановления высылки их туда. Обвиняемый признается, что он даже поддерживал большевиков, если ему представлялась возможность. Как пример, он приводит даже случай, имевший место в Владикавказе во время занятия города казаками, когда он спас от последних наркома Фигатнера и комфина Андреева.
В конце объяснения председатель задает подсудимому несколько вопросов.
- Посылали ли вы рабочих в Петровск?
- Нет.
- А в Энзели?
- Тоже не знал ничего до самого дня высылки их туда.
- Значит, к большевикам вы относились хорошо?
- Не хорошо, но с ними считался как с партией, признанной государством.
После оглашения некоторых документов, защитник представил Трибуналу документ, характеризующий осуждение Гудиева в Ингушетии. Из этого документа Трибунал узнает, что 12 тысяч ингушей отзываются о Гудиеве, как о верном сыне Ингушетии. Они просят вернуть его на родину.
Речь обвинителя:
В своей краткой речи обвинитель и докладчик тов. Измайлов поддерживает обвинение в полной мере.
Речь защитника:
Защитник тов Шатуновский находит, что действия Гудиева, как администратора, являются слишком незначительными, чтобы усматривать в них сознательное выступление против большевиков.
Приговор трибунала:
“Именем Азербайджанской Советской Социалистической Республики верховный революционный трибунал Азербайджанской Советской Социалистической Республики в заседании своем от 7 июня 1920г., в составе председателя Т. Алиева, заместителя председателя тов. М. Хаджилиас и члена тов. Л. Ганца, М. Касумова и З. Дадашева, заслушав и рассмотрев дело за №6 по обвинению б. градоначальника г. Баку ротмистра Гуда Гудиева в контрреволюционных выступлениях, в угнетении беднейшего населения и рабочего класса, в преследовании партии коммунистов и высылке таковых, выслушав показание обвиняемого б. градоначальника г. Баку Гуда Гудиева, который виновным себя не признал и объяснил, что за все время его деятельности на посту б. градоначальника всячески помогал и поддерживал большевиков, никогда никого не высылал и не арестовывал из них, - суд признал судебным следствием доказанным – виновность в недоброжелательном отношении к большевикам. Принимая во внимание все это, верховный революционный трибунал Азербайджанской Советской Социалистической Республики, находя, что действия подсудимого б. градоначальника г. Баку ротмистра Гуда Гудиева заслуживают наказания, постановил: б. градоначальника г. Баку Гуда Гудиева подвергнуть тюремному заключению с принудительными работами до окончания гражданской войны в Азербайджанской Республике”.
Приговор объявлен в 15ч. 20м. дня, считается окончательным и обжалованию не подлежит.
Заключительное слово председателя трибунала:
“Тот материал, - говорит председатель трибунала, - который был рассмотрен здесь сегодня, дает нам полную картину насилия мусаватистов. В этой картине нарисована также и роль бывшего градоначальника Гудиева. Сама по себе эта картина ужасна, но фигура Гудиева не столь коварна и жестока. Вот почему Ревтрибунал относится к подсудимому с снисхождением, приговорив его только в тюрьму”.
(Коммунист. Баку. 1920 г. №32 от 10 июня. с. 3)
Расстрелян по постановлению чрезвычайки бывший Бакинский градоначальник Гуда Гудиев.
(Вольный горец. Тифлис. 1920 г. №52 от 6 сентября)
Публикацию подготовил
Ахмет ГАЗДИЕВ